Спартак
Шрифт:
Как бы то ни было, верно то, что Требоний был их другом, покровителем, и потому-то, в этот день он, по окончании зрелищ в цирке, поспешил к выходу, где дождался Спартака, обнял его, расцеловал и, поздравив, пригласил на ужин в таверну Венеры Либитины.
Требоний вошел в таверну Лутации в сопровождении Спартака и группы гладиаторов.
Шумны были приветствия, которыми обменивались посетители, уже находившиеся в таверне, с только что прибывшими. Присутствовавшие на зрелищах в цирке были счастливы и горды, что могли показать счастливого и мужественного Спартака — героя дня, тем, которые его еще не знали.
— Сюда,
— Сейчас мы оценим, что ты приготовила, плутовка, — ответил Требоний, потрепав по спине хозяйку, — а пока принеси-ка нам кувшин велитернского! Старое ли оно?
Веселые шутки и оживленная беседа вскоре наполнили комнату громким шумом. Один только Спартак, которым все восхищались, которого превозносили и ласкали, — может быть, от стольких волнений, пережитых в этот день, — не был весел, неохотно ел и не шутил. Облако грусти и меланхолии как будто нависло над его лбом, и ни любезности, ни остроты, ни смех не развлекали его.
— Клянусь Геркулесом!.. я тебя не понимаю, — сказал, наконец, Требоний, который увидел, что бокал Спартака еще полон. — Что с тобою?.. Ты не пьешь…
— Почему ты грустен? — спросил в свою очередь один из приглашенных.
— Клянусь Юноной, матерью богов! — воскликнул другой гладиатор, в котором по выговору можно было угадать самнита, — можно подумать, что мы сидим не за дружеской пирушкой, а на погребальных поминках и что ты не свободу свою празднуешь, а оплакиваешь кончину матери.
— Моя мать! — произнес с глубоким вздохом Спартак, потрясенный этими словами. И так как, вспомнив о матери, он стал еще грустнее, то бывший ланиста Требоний поднялся и, взяв бокал, закричал:
— Предлагаю тост за свободу!
— Да здравствует свобода! — закричали с сверкающими глазами несчастные гладиаторы, вскочив и подняв свои бокалы.
— Счастлив ты, Спартак, что мог добиться ее при жизни, — сказал тоном, полным горечи, молодой гладиатор с светлыми белокурыми волосами, — мы же получим ее только со смертью.
При первом возгласе «свобода!» лицо Спартака прояснилось; он поднялся с ясным челом, с улыбкой на устах, высоко поднял свой бокал и ясным, сильным, звучным голосом тоже воскликнул:
— Да здравствует свобода!
Но при грустных словах гладиатора Спартак нехотя поднес бокал к губам. Спартак не мог до конца насладиться его содержимым и в порыве скорби и отчаяния поник головой. Он поставил бокал и сел, стиснув губы и погрузившись в глубокие думы.
Наступило молчание, во время которого взоры десяти гладиаторов были обращены со смешанным выражением зависти и радости, удовольствия и печали на счастливого товарища.
Это молчание было нарушено Спартаком. Словно находясь в одиночестве или в забытьи, он, устремив неподвижный и задумчивый взор на стол, медленно прошептал, отделяя слово от слова, одну строфу из песни, которую в часы упражнений и фехтования обычно напевали гладиаторы в школе Акциана:
Свободным он родился,Не гнул ни разу спину;Потом— Наша песня! — прошептали некоторые гладиаторы с удивлением и радостью.
Глаза Спартака заблестели так сильно, что легко можно было угадать, как неизмеримо он счастлив. Затем он снова принял мрачный и равнодушный вид и рассеянно спросил своих товарищей по несчастью.
— К какой школе вы принадлежите?
— К школе ланисты Юлия Рабеция.
Спартак взял со стола свой бокал, выпил его содержимое и, как бы обращаясь к входившей в этот момент рабыне, сказал равнодушным голосом:
— Света!
Гладиаторы быстро переглянулись, и белокурый юноша добавил с рассеянным видом, словно продолжая начатую беседу:
— И свободы… Ты ее получил по заслугам, храбрый Спартак. Спартак обменялся с ним выразительным взглядом. В этот момент раздался громкий голос человека, появившегося в дверях:
— Да, ты заслужил свободу, непобедимый Спартак! Все повернули головы к дверям. На пороге стоял закутанный в широкий темный плащ мужественный Луций Сергий Катилина.
Когда Катилина произнес слово «свобода», глаза Спартака и всех гладиаторов остановились на нем с выражением вопроса.
— Катилина! — воскликнул Требоний, который сидел спиной к двери и потому не сразу увидал вошедшего. Он поспешно двинулся к нему навстречу. Почтительно поклонившись и поднеся, по обычаю, руку к губам в знак приветствия, он прибавил:
— Здравствуй, здравствуй, славный Катилина… Какой доброй богине, нашей покровительнице, обязаны мы честью видеть тебя в этот час и в этом месте среди нас?
— Я как раз искал тебя, Требоний, — сказал Катилина.
— А также, — прибавил он затем, обернувшись к Спартаку, — и тебя. Услыхав имя Катилины, прославившегося по всему Риму своей жестокостью, буйствами, своей силой и мужеством, гладиаторы переглянулись, пораженные, даже испуганные. Некоторые побледнели. И сам Спартак, в мужественной груди которого сердце никогда не трепетало от страха, вздрогнул, услышав страшное имя патриция. Нахмурив лоб, он устремил взор в глаза Катилины.
— Меня? — спросил он с изумлением.
— Да, именно тебя, — ответил спокойно Катилина, усаживаясь на предложенную ему скамейку и сделав знак всем садиться.
— Я не знал, что встречу тебя здесь, и даже не надеялся на это, но был почти уверен, что найду здесь тебя, Требоний, и ты мне укажешь, где можно найти этого мужественного и доблестного человека.
Спартак, все более изумляясь, смотрел испытующе на Катилину.
— Тебе была дарована свобода, и ты ее достоин. Но тебе не дали денег, на которые ты мог бы прожить, пока найдешь способ их зарабатывать. И так как своей храбростью ты дал мне сегодня добрых десять тысяч сестерций, выигранных на пари у Кнея Корнелия Долабеллы, то я тебя искал, чтобы отдать тебе часть этого выигрыша. Он принадлежит тебе по праву: ведь если я рисковал деньгами, то ты в течение двух часов ставил на карту свою жизнь.