Шрифт:
Пролог
НЬЮ-ЙОРК, CШA, 2009 год. Газета «Новое русское слово» ВЕРНЕТСЯ ЛИ «СПАС» В РОССИЮ?
Открывается предварительный осмотр аукциона, который проводит художественная галерея «Джорджия», более известная как галерея Георгия Лазарева. Известного коллекционера шедевров русской живописи и собирателя старинных икон, КОТОРЫЙ вынужден был из-за гонений советских властей и притеснений со стороны КГБ покинуть свою родину.
На этот раз на аукционе будут представлены иконы, принадлежавшие русским эмигрантам, так называемой первой волны. Иконы, на которые молились, которые
Как нам стало известно из достоверных источников, за «Спас» Рублева намерен бороться граф Иларион Воронцов, решивший подарить икону новой, возрожденной России.
Так вернется ли «Спас» в Россию?
Часы показывали время ланча, когда Державин наконец-то закончил детальное изучение протоколов многочисленных экспертиз, проведенных по «Спасу» Рублева, еще раз перечитал «паспорт» и проводные документы на икону и, отложив всю эту кипу бумаг на край стола, нажал кнопку звонка вызова главного смотрителя. Поблагодарив его кивком головы за предоставленную возможность поработать в тишине служебного кабинета, вышел в просторный зал с искусственной подсветкой, где шел монтаж сигнализации и бронированных стендов для предварительного осмотра заявленных на аукцион икон.
Его обуревали противоречивые чувства.
Уж в который раз за это утро подошел к стенду, с которого на него, с немым укором во взгляде смотрели глаза Спасителя, и долго, очень долго стоял перед ним, не в силах оторвать взгляда.
– Что, всё еще сомневаетесь? – раздался позади него слегка простуженный голос главного смотрителя, в котором прослеживался характерный акцент человека, долгое время прожившего на Брайтоне. – Так можете не сомневаться. Этот Рублев из запасников великого Хаммера, а он, как вам известно, в своем хозяйстве фальшак не хранил. Так что можете передать господину Воронцову – не прогадает.
«Ишь ты, хорек брайтоновский! – покосился на смотрителя Державин. – Рублев для него – просто «этот», зато Хаммер – «великий».
Однако надо было соблюдать беспристрастие искусствоведа международного класса, и Державин произнес тоном дипломата, который менее всего расположен вступать в дебаты:
– Работа у меня такая – сомневаться. Что же касается окончательного решения относительно «Спаса»… Передайте господину Лазареву, что Иларион Владимирович обязательно сообщит ему в ближайшее время. Всего наилучшего. – Круто развернулся и, сопровождаемый двумя мордоворотами-секьюрити, вышел из смотрового зала галереи на Бродвей.
Нью-Йорк заливало брызжущее апрельское солнце, и сейчас самое бы время погулять по аллеям Центрального парка или посидеть в открытой кафушке за столиком, подставив лицо теплым солнечным лучам, но об этом можно было только мечтать. «Граф Иларион», как он величал порой своего друга Воронцова, ждал от него окончательного слова по поводу доаукционной покупки «Спаса», а он, крупнейший знаток русской иконописи Игорь Державин, не знал, что ему сказать, что посоветовать.
Да, это был, вне всякого сомнения, «Спас» Андрея Рублева, и в то же время…
Державин и сам не мог до конца понять, что именно мешает ему дать «добро» на покупку этой
Год назад простившись со своей Анастасиюшкой, урожденной графиней Шереметьевой, которая мечтала быть похороненной в России, на Донском кладбище, в Москве, где были похоронены ее предки, Иларион Владимирович поклялся выполнить ее посмертное желание и только выжидал удобного момента, чтобы обратиться с этой просьбой лично к российскому президенту. А тут вдруг – аукцион, на котором будет выставлен «Спас» Рублева. По замыслу Воронцова, было бы хорошо вернуть его в Россию вместе с прахом его «графинюшки». Сопровождавший икону «паспорт» и акты экспертиз именитых экспертов по древнерусской иконописи были в полном порядке, и все-таки последнюю точку должен был поставить он, Игорь Державин, эксперт по искусству с мировым именем и самый близкий друг Воронцова. Казалось бы, всё в порядке, осталось только сказать «Да!», однако именно это он и не мог произнести, изводя и себя, и Воронцова непонятными сомнениями.
От всех этих мыслей настроение испортилось окончательно, и он, уже подходя к машине, достал из кармашка мобильный телефон. Воронцов, похоже, только и ждал этого звонка.
– Ну? – негромко выдохнул он.
Надо было на что-то решаться, и Державин все-таки заставил себя сказать то, о чем Воронцов даже слышать не хотел:
– Прости, Иларион, но боюсь, что это все-таки гениальная подделка.
Продолжительное молчание и, наконец, язвительно-снисходительное:
– Гениальная подделка, впаянная Хаммеру советским правительством? Да ты хоть понимаешь, ЧТО ты говоришь?
– И все-таки, боюсь, что это действительно так.
Однако Воронцов, казалось, даже не слышал Державина.
– Тому самому Хаммеру, который сам раздел Россию на миллионы долларов и даже не поморщился при этом?
Чтобы не вдаваться в пустую полемику, Державин только плечами пожал. Мол, и на старуху бывает проруха. К тому же тридцатые годы прошлого века – это хоть и хваткий, но все-таки еще не оперившийся Хаммер, который по определению не мог знать, что такое – иконы письма Андрея Рублева, потому что подобные тонкости на тот момент вообще мало кто знал.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – словно прочитав мысли Державина, согласился с ним Воронцов. – Но ведь письмо Рублева подтверждают не только «проводные» документы, но и современная экспертиза, а это, согласись…
– И все-таки я бы воздержался от покупки.
Но почему? – взвился Воронцов. – Почему не Рублев?
– Да потому, что такого просто не может быть.
– Объяснись!
– А чего тут объясняться? Ты и без меня прекрасно знаешь, что каждая икона Рублева, каждая его работа давно нашли каждая свое место.
– Но ведь находят же неизвестные доселе картины известнейших мастеров! – уже чуть ниже тоном, но все еще с твердым убеждением в своей правоте произнес Воронцов. – Находят! Так почему бы не выплыть из небытия еще одному «Спасу»? Тем более, – привел он свой последний довод, – что это были мутные двадцатые годы, когда большевички подчищали все, что могли, и добирались порой до таких отдаленных скитов, что даже представить себе невозможно.
– Послушай, Иларион, – устало произнес Державин, – во все это просто невозможно поверить. Это раз. И второе. В те же двадцатые и тридцатые годы в России были такие умельцы, что…