Спасение по-русски
Шрифт:
Роберт еще раз взглянул на то, с каким аппетитом Мейолл набивает едой свою утробу, и тут же почувствовал страшный голод. От вида еды на экране его рот наполнился слюной.
Ничего не говоря, Фулгам вышел на кухню. Там в холодильнике было пиво и недоеденная с утра пицца. Можно устроить пир.
Последний день перед встречей министров Гансу Крауху пришлось провести на вилле в гордом одиночестве. Роберт Фулгам со всеми своими оперативниками отправился «пасти» морпеха. Луиза, оставшаяся за старшую, почти не выходила из подвала, заняв узел связи для координации действий оперативной группы консульства,
Но этот день прошел без особых волнений. Несмотря на все старания оперативников, выйти на гангстерскую группировку так и не удалось.
Наплававшись вдоволь в бассейне и поужинав креветками, запеченными в майонезе с трюфелями, жареной кефалью с легким испанским вином, Краух отправился в свою комнату спать.
Ничто так не утомляет и одновременно не расслабляет тело, как плавание. Едва голова разведчика коснулась подушки, как его сознание тут же провалилось в черную пропасть забытья. За долгие годы работы в чужих странах Ганс приучил себя спать без сновидений, это была дополнительная мера предосторожности.
История шпионажа знала немало примеров, когда из-за бормотания во сне «сгорали» гении разведки…
Неожиданно он почувствовал на себе чей-то взгляд. Краух, напрягшись, готовый в любую секунду к атаке, медленно открыл глаза.
Возле его постели стояла Луиза Ван дер Рон. На женщине был прозрачный пеньюар и короткая ночная рубашка под ним. Ее грудь томно вздымалась, из приоткрытого рта, как змея, то появлялся, то исчезал коралловый язычок, покрывая губы влажным блеском. Руки женщины метались по телу, лаская бедра, живот, поднимаясь к груди, страстно сжимали два великолепных спелых плода. И, наконец, срывались вниз к ногам, к низу живота.
В открытое окно светил полный диск луны, сфокусировавшись, подобно концертному прожектору, на Луизе, он давал возможность разглядеть все детали этого спектакля. «По-моему, детка решила сперва себя завести, а потом заняться мной», – глядя на эротический танец Луизы, подумал Ганс. С каждым движением женщины он все больше возбуждался. Его страсть рвалась наружу с такой силой, что разведчик почувствовал нестерпимую боль в паху. Сорвав с себя простыню, он возбужденно прохрипел:
– Я твой… крошка. Ну же…
Луиза как будто не заметила его призыва, продолжая гладить себя. Тело ее извивалось в унисон движениям рук. Сквозь ткань пеньюара возбужденно торчали длинные соски. Это было уже слишком. Вскочив с кровати, Ганс бросился к извивающейся женщине, одним рывком сорвал с нее одежду. И как безумный стал целовать трепещущую женскую плоть, ее лицо, шею, плечи, грудь, торчащие соски и снова шею, лицо, губы.
Луиза, открыв глаза, обхватила его за плечи и, прижавшись всем телом к мужчине, впилась в его рот. Большой влажный рот обхватил его губы и втянул их в себя. Ничего не соображающий разведчик с силой схватил женщину за ягодицы, его язык уткнулся в нёбо Луизы.
На мгновение любовники задохнулись от нахлынувшего на них желания. Выгнувшись, Луиза обхватила своими ногами поясницу Ганса. Поддерживая женщину, Краух понес ее к постели.
На пружинистом матрасе их страсть разгоралась с еще большей силой. Луиза то рычала, как дикая кошка, то по-собачьи повизгивала, подставляя свое тело под нежные, но требовательные губы любовника. Подобно пресмыкающимся, они извивались, лаская друг друга, пытаясь растянуть до бесконечности нахлынувшее
Оргазм для обоих был подобен фейерверку боли и удовольствия.
Всю ночь любовники утоляли жажду страсти наслаждением секса. Луиза была неутомима и играла в этой симфонии первую скрипку. Гансу оставалось лишь малое – наслаждаться. Под утро, когда обессиленный Краух уснул, женщина, накинув на себя пеньюар, ушла.
Через два часа, с восходом солнца, Ганс открыл глаза, он был в восторге, ему хотелось петь, но тело его порядком устало. Чтобы хоть как-то взбодриться, разведчик надел халат, который висел в платяном шкафу, и, шлепая резиновыми тапочками без задников, направился через особняк в сторону бассейна.
Во всех комнатах было непривычно пусто и тихо. Всех людей забрал капитан Фулгам на оперативную работу.
Возле бассейна Ганс снял халат, повесил его на спинку пластикового кресла, набрал полные легкие воздуха и, разогнавшись, прыгнул в воду. Сперва вода обожгла его тело, так что разведчику показалось, будто через мгновение воздух в легких взорвется, но уже через несколько секунд организм привык к температурному перепаду. Вынырнув, разведчик поплыл к противоположному краю бассейна. Доплыв до небольшой площадки, которая была чем-то вроде отмели, Краух, перевернувшись на спину, лег, оставив на поверхности лишь лицо, раскинув широко руки, прикрыл глаза и расслабился. Десять минут в таком состоянии вернули ему энергию, силу и бодрость.
Выбравшись из бассейна, Ганс несколько секунд размышлял, стоит ли прыгать с трамплина или нет. Увидев чернокожего слугу с подносом, на котором стоял большой фужер, на две трети заполненный ядовито-желтой жидкостью, он уверенной походкой направился к слуге. «Антимикробный» напиток был сделан в соответствии со вкусом разведчика. Прохладная жидкость огнем опалила внутренности.
– Ух-х! – Ганс поставил стакан на поднос и с вожделением потер руки. – Ну, теперь можно и позавтракать.
Завтрак был накрыт тут же, на столике возле бассейна. Янтарного цвета вино поблескивало в хрустальном графине в центре стола. Возле графина стояло большое блюдо с раскрытыми устрицами, переложенными мелкими кусочками льда. Рядом в серебряном блюдце лежал разрезанный пополам лимон. На большой плоской тарелке перед Гансом лежал дымящийся стейк, украшенный дольками ананаса, апельсина и манго, сверху посыпанный сушеными ароматический травами. Смешанные запахи жареного мяса, фруктов и приправ приятно щекотали ноздри разведчика.
Краух неожиданно ощутил зверский аппетит, его рот наполнился предательской слюной. Придвинув к себе блюдо с устрицами, он взял в каждую руку по половине лимона. И сдавив их, полил соком охлажденные моллюски. Умело орудуя вилкой, он извлек несколько устриц из раковин и тут же отправил их в рот. Скользящие устрицы почему-то ассоциировались у него с русскими грибами опятами, которых Ганс вдоволь наелся в Москве еще в студенческие годы. Устрицы полагалось запивать сухим вином. Краух отложил вилку, потянулся к фужеру, наполнил бокал искрящимся на солнце вином наполовину и тут же влил его в рот.