Спасение
Шрифт:
К счастью, с едой нам доверили управиться самим. Эол-2 показал нам общее помещение рядом с юртами: холодильники, наполненные пакетами с готовой человеческой пищей, и ряд микроволновок, а также небольшая подборка бутылок. На прощанье он сообщил нам расписание на завтра — в основном там были лекции с подробностями паломничества и размышлениями оликсового эквивалента философов относительно их вклада в предначертания господни для следующей вселенной. Нам тоже предоставили время, чтобы поделиться с оликсами своими верованиями, но, сдается мне, об этом из вежливости вспомнили в последнюю минуту.
— Думаю, что пора нашим астрофизикам
— Наверняка с начала контакта эти вопросы им много раз задавали. Нет никаких надежных астрофизических доказательств их утверждениям о циклической природе вселенной и конечности существования каждой итерации. По части посулов они бьют даже самых сладкоречивых наших популистов.
— В этом мне и видится главная трудность, — признался я. — Они достигли технологического уровня, позволившего создать «Спасение жизни» и бог весть сколько других ковчегов. Они посвятили свои бесконечные жизни странствию к краю вселенной — скажем откровенно, задача, скорей всего, физически невыполнимая, — однако не способны предоставить количественных, научных доказательств, что вселенная укладывается в их теорию циклов.
Ко мне повернулся кардинал.
— Фоновое космическое излучение подтверждает Большой взрыв, что само по себе свидетельствует против стабильной вселенной.
— Во всяком случае, теория Большого взрыва допускает состояние, ведущее к неизбежной тепловой смерти, — добавил Науэль. — Не то чтобы тепловая смерть вселенной обязательно влекла рождение этого их «Бога у Конца Времен». Я даже не уверен, можно ли назвать тепловую смерть концом времен.
— Для того чтобы полностью изменить такое состояние максимальной энтропии, необходим эмерджентный бог, — размышлял кардинал. — Это не акт творения, а воссоздание уже существующего.
— Мы заблудились в семантике, — возразил Науэль.
— Сорок два.
— Простите? — не понял я.
— Старая шутка, — признал кардинал. — Сколько ангелов могут плясать на конце иглы…
— Видите? — обратился я к обоим. — Вот почему нам нужны астрофизики.
— Вы правы, друг мой, — поддержал Науэль. — Все действия оликсов основаны на теории циклов, которую они пока ничем не подтвердили. Можно даже сказать, что они отказываются ее доказывать. Однако парадокс в том, что для такой сильной, такой неотъемлемой веры, как у них, наверняка должны быть доказательства. Никто не пустится в подобное странствие без них.
— Ах. — Кардинал, подняв рюмку с виски, удовлетворенно улыбнулся. — Потому–то мы здесь и оказались, не так ли? Кому, как не нам, понимать: прежде всего нужна вера. Пью за нее.
И он одним глотком осушил рюмку.
Вернувшись в свою юрту, я настороженно принюхался. Прежняя смесь запахов: пряности, цветы, одеколон. Я прошел в ванную и бережно открыл дверцу шкафчика. Яйца–икринки созрели и выпустили из себя пять сотен мушек, лениво ползавших по полке. И большая часть питательного раствора в стаканах была использована.
Я велел Санджи включить излучатель моей периферии. Крошечные линзы, встроенные в левый глаз, осветили кишащих насекомых ультрафиолетовым светом. У этих мушек была синтетическая восьмибуквенная ДНК, которая не только сокращала стадию куколки, но и наделяла их микропроцессором вместо натурального мозга. Ультрафиолет запустил полную загрузку, которая длилась чуть больше
Мне на линзы выплеснулась информация. Успешные вылупления составили более девяноста процентов. Недоразвитые особи не превышали двух процентов. Связь активирована. У меня получился жизнеспособный рой со множеством биосенсоров, улавливающих, благодаря своей восьмибуквенной ДНК, квантовую запутанность. Каждый отдельный детектор действовал на очень малых расстояниях — всего в пару метров. Но коллективная чувствительность возрастала на два порядка.
Мне оставалось только доставить рой в помещение, где мы подозревали наличие порталов: в четвертую биополость.
Секции моей ап–багажки скрывали в себе безобидные с виду палочки и колечки. Однако, собранные в правильном порядке, они превращались в простейшие инструменты: гаечные ключи, отвертки, плоскогубцы… Сдвинув панель ванны, я взялся открывать спрятанный под ней лючок. Эта часть ванной тоже была собрана людьми и имела по углам приржавевшие от времени контргайки. Попотев над ними, я сумел освободить крышку. Под каким углом на него ни смотри, отверстие не выглядело большим. Лезть в него будет трудно и, скорее всего, мучительно. Но другие разведчики справлялись, так что…
Я отстегнул и вытащил из багажки спортивный костюм. Он у меня, как у всех фанатиков фитнеса, был в несколько слоев, от внутреннего облегающего до более мешковатого и непромокаемого наружного на случай неподходящей погоды. Меня интересовал только облегающий слой, тугой, как гидрокостюм. На нем имелся даже капюшон, так что, дополнив его очками от солнца, я прикрыл каждый сантиметр тела. Санджи установил связь с костюмом, и поверхность ткани стала идеально черной. Она не только не отражала свет в видимом спектре, но и поглощала большую часть электромагнитного — на случай, если вас попытаются нащупать радаром или лазером. И это только наружная поверхность. Длинные ленты термобатарей были вшиты в рукава, штанины, спину, ворот и капюшон, и их термопроводящие волокна впитывали все тепло тела, делая меня термически нейтральным. Такие ленты могли десять часов собирать тепло без откачки. Жаберная маска скрывала мое дыхание, отводя тепло и вычищая из него предательские биохимические метки. В этом костюме–невидимке я становился чем–то вроде пустого места в форме человеческого тела.
Санджи подключился к мушиному рою и отправил его в люк. Я втянул живот и протиснулся следом.
Под рядом юрт находились тесные подсобные каморки. Они были заполнены изготовленным людьми сантехоборудованием, которое стерилизовало всю воду, вытекавшую из ванн, душей и туалетов. Химикаты и твердые отходы отделялись от нее и хранились в баках, которые потом выбрасывали в космос, а чистая вода возвращалась в круговорот «Спасения жизни». Вот трубу для нее я и искал.
Пол этих каморок был выложен толстыми карбонными плитками, твердыми как гранит. Агенты, засланные до меня, разрезали плитку, сквозь которую проходила сливная труба, разделив ее на удобные прямоугольники с треугольными выступами по краям — чтобы удерживать на месте. Разбирать их оказалось зверской работенкой. Тяжелые как камень, а я стоял над ними на четвереньках — неудобная поза для подъема тяжестей. Все–таки я их убрал и нырнул сквозь дыру в пробитый в голом камне тоннель.