Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.
Шрифт:
Ей-Богу, мы не были виноваты. Все получилось само собой.
Потом Ира со слезами спрашивала:
— За что они его так?
В двенадцатом номере "Нового мира" за 1977 год напечатано потрясающее произведение Алеся Адамовича и Даниила Гранина "Главы из блокадной книги".
Писатели ходили по квартирам с магнитофоном и записывали рассказы людей, переживших блокаду. Они почти ничего не меняли: сортировали материал и строили композицию. Именно поэтому книга и получилась такой правдивой. Литературные
Но иногда (очень редко) встречаются и лжесвидетельства:
Страница 71: разгар голода, в каждой комнате мертвые или умирающие.
"Машину снарядом разнесло, хлеб лежит, собрали и никто себе не взял".
Или:
"Начался сильный обстрел. Я кое-как доползла до булочной. Кто лежит на полу, кто спрятался за прилавок. Но
223
никто ничего не тронул. Буханки хлеба были — и никто ничего".
Это неправда. Это было бы противоестественно, античеловечно. Подвиг ленинградцев настолько огромен, что его не нужно подкрашивать ложью.
Не нужно? Почему же?
"Все пропаганда, весь мир — пропаганда!"
Англичане бы съели, американцы бы съели, а вот советские люди отдали государству все до кусочка.
И еще одно поражает в этой книге. Свидетельствуют рабочие, интеллигенты, врачи, учителя, служащие Эрмитаж» — и все они русские. Как будто в блокадном городе совсем не было евреев.
Это, разумеется, не случайность. У сестры Даниила Александровича Иры в паспорте — еврейка. А у Даниила Германа, кроме фамилии, изменена и национальность. То ли он белорус, то ли кто другой — во всяком случае, не еврей.
Так в нашей стране удобнее.
В последние годы Гранин заматерел, стал маститым. Он всегда спокоен, немногословен, от него исходит какая-то недобрая сила.
Недавно он пышно справил свой шестидесятилетний юбилей.
По всему Союзу писателей шел нервный шепоток:
— А его пригласил…
— А меня не пригласил…
На этом вечере сильно подвыпивший Виктор Конецкий в присутствии 120-ти гостей произнес тост: "Все мы знаем, что Даниилу Александровичу не так уж много отпущено от Бога, и только своим великим трудом…"
Все сделали вид, что ничего не заметили, и Гранин тоже. Но я Конецкому не завидую.
Как-то летом, встретив писателя Н., Гранин рассказал ему, что вдова замечательного поэта Вагинова живет впроголодь. Единственный человек, который ее иногда поддерживает, — Николай Семенович Тихонов.
Гранин спросил:
224
— Может быть, и вы, Г. С, примете участие в благородном деле?
Услышав это, мы с Лилей так и взвыли:
— А сам?
Н. даже удивился: "Ну что вы!" И добавил:
— А какая картина Филонова висит у него в гостиной! Бесценная!
— За сколько же он ее купил?
Н. помялся, с опаской покосился на стенку, за которой жили Рытхеу, и сказал шепотом:
— Он
Помню, я сидел в коляске у ворот комаровского кладбища. Друзья, сопровождавшие меня, пошли поклониться Ахматовой, а я дожидался, положив руку на мохнатую голову Гека.
Это был первый ясный день после дождливой недели.
Вдруг я услышал голос:
— Лева, вам помочь?
Я поднял глаза: Гранин. Чего это он?
— Да нет, спасибо, — ответил я, недоумевая. Он кивнул и отправился дальше.
И тут я заметил, что подушечка, которую мне подкладывают под бок, выскользнула, упала и лежит в грязи. Так вот он о чем!
— Гек, подними, — сказал я.
И моя собака охотно мне помогла.
225
Государство моего духа
МОЯ КОМНАТА –
Мой мир — это моя комната. В каком государстве она находится? В государстве моего духа.
Между ним и соседней державой — открытая граница, и жена ежедневно пересекает ее, отправляясь за книгами и за продуктами.
Въезд к нам — без визы, но есть и персоны нон-грата. Территория для них, конечно, запретна, но, как и во все страны, засылаются иногда шпионы и лазутчики, и распознать их удается не сразу.
Диверсий, слава Богу, пока еще не было.
Мое государство не покоится на прочной финансовой основе. Оно бедное — беднее, чем Израиль. Мы целиком зависим от могучего соседа, и внешне нам приходится под него подлаживаться.
Наш сосед — великая страна с тысячелетней культурой: эта культура прекрасна, она входит во все наши поры, она воздух, которым мы дышим, но, к сожалению, зубы нашего соседа находятся слишком близко от моего горла.
Но я пишу и думаю все, что хочу. Хотя, разумеется, не
229
печатаю. И соблюдаю меры предосторожности. Недостаточные. Иначе я не могу.
И мои друзья, мои умные золотые друзья качают головами:
— Смотри! Вспомни о Чехословакии. Все до поры, до времени.
Но я ничего не в силах переменить.
КАКОЕ ЭТО ЧУДО, ЧТО Я УСПЕЛ-
Боже мой, Боже мой, что я делаю — зачем я пишу прозу?
В суматохе переезда на новую квартиру, кошек, вещей наспех беспомощно исписанных страниц, в меня вдруг ниоткуда ударили две строки:
Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Боже, дай подняться, дай собраться с силой.
Я лежал, я ничего не подозревал, а на меня обвалом пошло стихотворение — сразу, строка за строкой, и тут же стало теряться, пропадать. Сперва я ничего не сообразил, потом вскочил, выхватил тетрадь, но оно уже уходило и я не успевал — всюду оставались пропуски. Но я напряг память и вот — почти все они заполнились.