Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.
Шрифт:
Диагноз — шизофрения.
Ольга Иофе, когда ее увозили в больницу, четко помнила об опасности, не хотела давать врачам козырей, не сопротивлялась, не показывала волнения.
Кого пыталась перехитрить?
Врачи сказали:
"В подобной ситуации здоровый человек не может быть равнодушным, он должен переживать, волноваться".
253
Диагноз: вяло текущая шизофрения.
И хоть о стенку головой бейся — не поможет!
ПЕТЯ СТАРЧИК В КАЗАНСКОЙ СПЕЦПСИХБОЛЬНИЦЕ –
Врач:
— Откажитесь
За две недели несколько раз вызывают в кабинет, уговаривают.
Потом с каким-то даже сожалением:
— Ну что ж, будем лечить.
Старчик рассказывает:
— Сопротивляюсь, но борьба напрасна. Два дюжих санитара перехватывают горло полотенцем, душат. Когда ты уже на грани потери сознания, отпускают, а затем — еще и еще.
Наконец сестра делает укол галоперидола. Наступает страшное состояние. Все мышцы сокращаются по-разному, тело корежит, слюни до самого пола. Бегу к врачу.
— Доктор, помогите, не могу больше — снимите лекарство.
— Лекарство тут ни при чем. Это ваша болезнь вас мучает.
— Помогите, сил нет.
— Хорошо, я подумаю.
На следующий день сестра набирает вместо трех кубиков пять.
— Зачем вы это делаете? Я же ходил к врачу.
— Ничего не знаю. Вот назначение. Товарищи по палате уговаривают:
— Не ходи к врачу, хуже будет.
Но у меня уже нет ни воли, ни собственного «я». Стучу в дверь кабинета. Врач вежлив, даже приветлив.
— Мы же хотим вам добра.
254
Умоляю:
— Снимите лекарство. Сил нет.
— Хорошо. Я подумаю.
Наутро доза опять увеличивается. Я уже так ослаб, что сестра обходится без санитаров.
От передозировки почти каждый день кто-нибудь падает — кома.
К нему бросаются, колют кардиамином, массируют грудь, стараются вытащить на свет для новых мучений. Но это удается не всегда.
Диагноз — сердечная недостаточность.
— Петя, — говорю я, — если теряется личность, подавляется воля, почему вы не отреклись?
Он улыбается:
— Видимо, что-то все же остается. А, может быть, нам помогает Бог.
СКОЛЬКО ИХ? –
Сколько их, этих людей — бесстрашных, пренебрегающих презренной пользой, отдающих душу свою за други своя?
Не знаю, немного.
Но сколько бы их ни было, это лучшие люди, встреченные мною на земле.
И иногда, в счастливые минуты, мне кажется, что я тоже один из них (как зто несбыточно!), что мы сошлись вместе, понимаем друг друга с первого взгляда, прежде первого слова, и я читаю им свои стихи:
Еще нас ждет удача или слава,
Еще поет нам песни Окуджава…
Что из того, что прошлое в крови?
Нам хорошо. Не сломлена отвага.
Поговорим о бурных днях ГУЛАГа,
О Пушкине,
255
ВЫПЬЕМ ЗА АКАДЕМИКА! –
В трудные дни, когда выслали в Горький Андрея Дмитриевича Сахарова, на его московской квартире собрались друзья. И один из них произнес тост, который я запомнил на всю жизнь.
Он сказал:
"Мы собрались здесь в бывшей столице Советского Союза — бывшей, потому что столица страны находится там, где бьется ее сердце.
Выпьем за Академика!"
256
Голос предков
Голос предков —
ветерок в моей крови,
Не смущай меня,
не мучай,
не зови.
Что мне шепот твой гортанный у плеча,
Над молитвенником белая свеча?
Я пропитан этим небом до корней,
Нет мне хлеба,
нет мне родины родней.
Вот мой Лермонтов
и вот мои Кижи…
Что ты хочешь от меня,
скажи?
Для чего ты мой покой разбередил?
Я и с Игорем на половца ходил,
И друзья мои в могилах
под Москвой…
Что ты шепчешь?
Я давно уже не твой.
Разве в доме
уживутся
две любви?
Не смущай меня…
Не мучай…
Не зови…
ДЕЛО ВРАЧЕЙ –
Сначала убили Михоэлса. Вероятно, он был слишком крупной фигурой, и Сталин, который ничего не боялся, на этот раз не то чтобы испугался, а почему-то не захотел вселенского шума и решил схитрить.
Михоэлса похоронили с почетом, но гроб не открывали, настолько было изуродовано тело. Причину смерти не сообщили — скоропостижно скончался.
Я часто представляю себе эту ночь — ночь длинных ножей. Грязная белорусская дорога. Подкупленный правительством шофер останавливает машину. Подкупленные правительством бандиты (местные или командировочные — из Москвы) вытаскивают великого артиста в ночь, на дорогу, как вытащили бы весь еврейский народ — и ножами, ножами…
Да так, чтоб не сразу, чтоб подольше не умирал.
Вся страна знала, что Михоэлса убили. Знал и весь мир. Но не ссориться же из-за этого с Советским Союзом.
Тогда, закончив проверку, Сталин отдал второй тайный приказ. И началось "дело врачей".
Я хорошо помню эти дни. И всегда удивляюсь той душевной готовности, той радости (не нахожу другого слова), с которыми встретило это мерзкое дело широкое население страны.
Недаром советская власть с конца войны так старательно культивировала антисемитизм.
Статья "Убийцы в белых халатах" обошла все газеты. В центральной прессе публиковались благодарности Лидии Тимашук, раскрывшей заговор. "Доченька, — писали ей, — спасибо, что ты спасла нас от этих извергов".