Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.
Шрифт:
Тот охнул, зашевелился и открыл глаза.
— Поймите, — бормотал Леня, обращаясь к девушке, — я еврей… Я, как и вы, иду из Освенцима… Неужели вы не понимаете?..
Тогда девушка выпрямилась, выбросила руку и крикнула:
— Хайль Гитлер!
И Леня убежал. Он бежал и плакал — от ужаса, от безнадежности, от этого тысячелетнего кошмара.
А я, услышав его рассказ, еще раз подумал, что я еврей "не по крови, текущей в жилах, а по крови, текущей из жил".
МОЯ
Это произошло на гастролях БДТ в Венгрии.
К народной артистке республики Эмме Анатольевне Поповой во время обеда, шатаясь, приблизился изрядно уже накачавшийся молодой артист Максимов.
— Эммочка, — спросил он (громко, на весь зал), — а как вы относитесь к евреям?
264
— Ну как же я могу к ним относиться? — пыталась отшутиться та. — Все мои мужья были евреями.
— Нет, позвольте, — не отставал Максимов, — неужели они действительно могут вам нравиться?
Эмма Анатольевна ударилась в слезы:
— Уберите от меня этого хулигана!
На следующий день состоялось собрание. Товстоногов сказал:
— Вчера товарищ Максимов был нетрезв и вел себя недостойно. Я надеюсь, что он извинится перед нами.
Максимов ответил:
— Георгий Александрович прав, вчера я был пьян. Но я не собираюсь отказываться от своих слов: это моя платформа.
Его наказали — отправили в Советский Союз. Но из театра не уволили.
После возвращения некоторые артисты (очень немногие) при встрече отворачивались и не подавали ему руки. Потом стали — даже евреи. (Боюсь, что раньше других.)
У КОЛОДЦА –
В то лето мы жили в Зеленогорске. Пришла к колодцу соседка, гремела ведром, рассказывала:
— Мои-то дачники вчера вечеринку устроили. Проигрыватель включили, а там все не по-русски: гам-гам-гам!
Я в окно заглянула: батюшки — одни евреи! Я думала, они не пьють…
Пьють, проклятые…
ВАША КАРТА. БИТАЯ –
Однажды Лиля проходила мимо кухни и услышала, как Сергей объясняет соседям:
— Жиды все трусы, потому что они евреи. Она открыла дверь:
265
— Кто тут сказал про евреев?
Сергей перепугался и залебезил:
— Ой, Лилюсенька, давайте жить мирно. Я евреев люблю.
— Можете их не любить, — сказала Лиля, — но чтоб больше я этого слова не слышала!
И хлопнула дверью. На кухне погомонили и затихли.
Но не везде и не всегда кончается так благополучно. Застенчивого в квартирных баталиях художника Мишу Беломлинского соседка буквально затравила. Каждый день разносится ее пронзительный голос:
— Если вы еврей, то молчите. И не нагличайте над русскими. Ваша карта битая. Не понимаете?
Миша: Не понимаю.
Соседка: Ну и не понимайте дальше.
Миша прячется к
РАЗГЛЯДЕЛ –
У нас в комнате белили потолок. Я спросил у маляра:
— А не посыпется?
— Что вы, — ответил маляр с обидой, — вот были бы вы евреи, тогда бы посыпалось.
Через три дня посыпалось. Разглядел все-таки!
АУТИЗМ –
У двенадцатилетнего ребенка аутизм. Его ведут показывать в институт Бехтерева.
Профессор Рем Андреевич Андреев, — молодой, красивый — говорит убитым горем родителям:
— Это типичный случай еврейского идиотизма. Вырождение нации. Чем же тут можно помочь, если ребенок еврей?
266
ЯСНЕЕ ЯСНОГО –
Спрашиваю у Глеба Семенова, соседа по дачному участку:
— Кто это к вам приходил сегодня, Глебушка?
— Миша Гурвич.
— Миша? Я знал его только мальчиком. Говорят, он хорошо пишет.
— Вы знаете, в последние годы — да. Он принес мне прелестную книжечку, вышедшую в издательстве «Малыш». Вот она.
Читаю:
Михаил Яснов.
Пауза.
Глеб (чуть насмешливо):
— Вам что-нибудь неясно?
Я (со вздохом):
— Ясно. Яснее ясного.
И после новой паузы:
— А «Малыш» — московское издательство?
— Разумеется. В Ленинграде Мишу не печатают даже под псевдонимом.
— Почему?
— Дошел слух, что он помогал укладываться Эткинду.
БЕЗ ОЧЕРЕДИ –
Вернулся Вадим — весь белый. Оказывается, у поворота на нашу тихую улочку, через всё шоссе, мелом на асфальте огромными буквами:
ЖИДЫ!
Да что там мелом!
На многих московских домах (в частности, в Черемушках, где живет Оля Рытхеу) жирной зеленой краской намалевано:
"Бей жидов — спасай Россию!"
267
И это не в старые добрые времена Союза Русского Народа, а всего за год до Олимпиады.
Особенно плохо автомобилистам. Реня чуть не плакал: "Да что я, единственный еврей в Ленинграде?" Ему действительно не везло: то ветровое стекло вынут, то фары разобьют, то ругательство напишут.
Один раз, когда на самом видном месте нацарапали: "Жид, убирайся в свой Израиль!", Реня решил отвести душу. Он дождался часа пик и, не торопясь, поехал через весь город на станцию обслуживанья.
Его останавливали раз десять, но он невозмутимо отвечал:
— А что я могу сделать? Не я же написал! Сейчас эту мерзость ликвидируют — за тем и еду.
На станции предупрежденные телефонными звонками работяги кинулись к нему и обслужили вне очереди. Но деньги за покраску все же взяли,