Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта.
Шрифт:
Набирают детей в школу с математическим уклоном. (Математической она становится с девятого класса.)
Директор:
— Какой национальности ваш сын?
Отец:
— Как это какой? Я еврей, мать русская. В метрике национальность не указьшается. Исполнится шестнадцать — выберет.
Директор:
— Ну а все-таки?
Отец:
272
— Да что «все-таки»? Я же объяснил! (раздраженно): Ну пусть будет русский, какая разница!
Директор (с облегчением):
— Ваш сын принят.
НЕ
А вот отдел кадров научно-исследовательского института. Требуются специалисты. На столе обреченно лежит заявление. Идет беседа — интеллигентная, чуть ироничная:
— С папой у вас всё в порядке — русский, член партии, преподавал марксизм… А вот с мамой не повезло — еврейка.
Объяснили добродушно и на работу, разумеется, не взяли.
ВИЗА-
Лиля ехала в такси по Москве. На коленях у нее была сумка, битком набитая материалами для "Евреев в СССР".
Шофер — огромный мужчина в страшном, негнущемся от времени и грязи пальто довоенного покроя, с волосатыми ушами, с широким корявым лицом (не лицо, а будка) — безшибочным профессиональным чутьем распознал иногороднюю.
Когда они свернули с Охотного ряда на Калининский проспект, он вдруг сказал:
— А вот приемная Верховного совета. Здесь евреи забастовку устраивали.
— Как это забастовку?
— А так — пришли в приемную, и всё. А тут, напротив, — он кивнул на Ленинскую библиотеку, — тоже двое сидели. У меня мимо несколько рейсов было, я их сам видел.
— Откуда же вы знали, что они бастуют? Сидели и сидели.
Шофер удивился:
273
— Как откуда? Да об этом вся Москва говорит!
— А я из Ленинграда, — сказала Лиля.
— Что же вы, Би-Би-Си не слушаете?
— Мы не можем, — соврала Лиля, — у нас забивают.
— А я люблю, — сказал шофер. — Вернешься со смены, включишь приемник, и все тебе новости — и про Вьетнам, и про Никсона. А про евреев целых три дня передавали.
Лиле стало смешно — особенно, когда она подумала о содержимом своей сумки. Но разговор мог оказаться провокационным (половина шоферов — стукачи) и она продолжала валять дурака.
— Зачем же они бастовали?
— Как зачем? Визу требовали.
— Какую визу?
— Ну, визу, — шоферу явно нравилось иностранное словечко, и он выговаривал его протяжно, отделяя слога, с удовольствием и уважением. — Они хотят уехать, а их не отпускают.
— Зачем же им уезжать? — придуривала Лиля.
Шофер совсем рассердился. Он даже руль выпустил от негодования.
— Ну как вы не понимаете? Они же евреи. Это мы с вами просто так работаем. А они ученые, в НИИ. Вот их и не выпускают, не дают визу.
В его словах не было и тени антисемитизма.
— Да вы что, — спросил он, — и про Сахарова не слышали? И тут Лиля не выдержала. Ей надоело быть провинциалкой и круглой идиоткой.
— Про Сахарова немного слышала, — сказала
— Ну вот видите, — обрадовался шофер. — Жене Сахарова дали визу, а ему нет. И евреев некоторых отпускают. Я их каждый день на аэродром вожу. А других — умных — тех, конечно, подержат.
И снова щегольнул словом:
— Но это не насовсем. Года через три им тоже дадут визу. Выходя из машины, Лиля щедро выложила лишний полтинник.
274
ГДЕ ГАРАНТИЯ? –
Неугомонная Мариэтта Шагинян, писавшая книгу о семье Ульяновых, откопала в ленинградском Центральном архиве любопытный документ — ходатайство какого-то губернатора о принятии в петербургский университет братьев Бланк "из крещенных евреев".
Когда она сообщила об этом Суслову, тот тяжело опустился на стул и воскликнул: "Этого нам еще не хватало!"
Злые языки утверждают, что знаменитый ленинский жест закладыванье больших пальцев под мышки, за проймы жилета — безусловный национальный признак: так делают евреи, танцуя "фрейлахс".
Страну облетел издевательский стишок:
"Где гарантия, что жид
В мавзолее не лежит?
Евреи, евреи —
Везде одни евреи!"
ХАЛА-
Хала, хрустящая, румяная хала — как я любил ее в детстве! Не повезло бедной. Не понравилось еврейское, имя. Да, она продается по-прежнему, но теперь она уже не хала, а плетенка.
Кушайте на здоровье!
Не так ли с актерами, музыкантами, деятелями культуры? Сколько имен продаются в другой упаковке!
Владимиру Ароновичу Фрумкину, ведущему по телевизору серию молодежных передач, предложили называться Владимиром Александровичем.
Это была последняя капля.
— Не могу больше — душно! — сказал Володя, бледный от ненависти.
Через некоторое время ему удалось эмигрировать.
А переменил бы имя, как хала, — глядишь — может быть, еще пару лет и поработал бы.
275
ТОЛЬКО БЫ НЕ ЕВРЕИ! –
Когда мы узнаём об угоне советского авиалайнера, или о поимке шпиона, или о каком-либо другом преступлении, у нас в голове одна мысль: "Господи, только бы не евреи!"
А почему, собственно?
Я помню гневную реплику Жаботинского:
"Мы такой же народ, как другие. Позвольте нам иметь своих негодяев!"
А еще чаще я вспоминаю недоуменный вопрос:
"Что же это такое? Если Абрам украл, значит, все евреи воры?"
ДИАЛОГ –
— Дедушка, а правда, что Христос был еврей?
Дед (сокрушенно):
— Правда, внучек. Тогда все были евреями. Время было такое.
БЕЛЫЕ, КАК МЫ –
Вот что случилось у наших московских приятелей. Дед-профессор сказал своей жене несколько слов по-еврейски.