Спаси нашего сына
Шрифт:
Я просто не могу ее оставить в беде. Конкретно — ее. Еву. Потому что она это она, а я — это я, и для меня этого достаточно, а Вика никогда не поймет, даже я, гадство, не могу эти чувства обличить в нормальные слова, затык какой-то.
— Остановись, Вика, — я беру ее за запястья, пытаясь отцепить от своей одежды, — нет никаких нас с тобой. Я не обещал тебе жениться, не говорил про будущее. Нам было хорошо вместе, — и мысленно добавляю, что с Евой это не сравнится, — извини меня. Я мудак, баран, козел, называй как
Она бледнеет, отшатывается от меня, лицо кривится от ненависти:
— Да пошел ты к черту, Баринов. Вот увидишь, это даже не твой ребенок, а ты просто дебил, которого умело разводят.
Я морщусь, не желая все это комментировать, поднимаюсь и ухожу, ни разу не обернувшись.
Глава 18. Ева
Я смотрю на Егора тайком.
Он сидит так близко к своей черноволосой Вике, и пальцы ее требовательно держатся за его пиджак, настойчиво и даже немного бесстыдно.
Мне бы отвернуться, но я жадно ловлю каждое движение Егора, жаль, только лица его отсюда не разглядеть.
Мне так сильно хочется знать, что творится сейчас в его голове, о чем он думает вообще, но он остается для меня загадкой.
А еще где-то в глубине души прячется страх, что сейчас они придут с Викой за руку, точно так же, как шел Егор пару минут назад со мной, откроют дверь и скажут — иди, Ева, на все четыре стороны, мы передумали.
Потому что я не знаю, куда идти, не знаю, что делать.
И все, что мне нужно — небольшая передышка. И надежное плечо.
Когда Егор поднимается, я отворачиваюсь тут же. Не хочу, чтобы он думал, будто я за ним слежу.
Ерзаю на сиденье, оттягиваю упирающийся в живот ремень безопасности и смотрю на панель приборов.
Он садится молча, громко хлопает дверью. Без Вики.
Без настроения.
Мне хочется спросить его — и вправду ли я поеду к нему домой? А как же мой дом? Мои вещи, моя тетя?
Но молчу, неловко избегая его взгляда. Егор выезжает со стоянки излишне резко, я ойкаю, хватаясь за ручку, когда мы лихо входим в поворот.
— Извини, — вполне мирно произносит он, и я киваю только.
Двор, в который заезжает Баринов, я почти не узнаю.
Я была здесь один-единственный раз, в начале весны. Шел снег, мокрый, липкий, и все вокруг было белое-белое.
А сейчас во дворе цветет раскидистая липа, разбиты аккуратные палисадники и на самокатах по детской площадке носятся наперегонки дети.
Я смотрю на них, как зачарованная, особенно на мальчишку лет трех, в модной кепке с прямым козырьком, в джинсах и кроссовках. Он так ловко едет, отталкиваясь от земли, колеса самоката светятся разноцветными огнями, а мальчишка заливисто смеется.
Ощущаю, как лениво перемещается с места на место сын и тихонько
И только потом оборачиваюсь на Егора.
Он смотрит на мой живот, на мою ладонь, покоящуюся поверх платья, и лицо его выглядит выглядит застывшим, окаменелым словно.
А мне как-то неловко становится оттого, что он застал этот интимный момент моей с сыном связи.
Но ведь Баринов — его отец. И ему рано или поздно придется познакомиться с ним ближе. Хотя бы для того, чтобы мой сын знал, что у него есть отец.
Я много думала о том, как мне придется рассказывать ребенку о том, где его папа, но так и не решила, как буду это делать. Время покажет.
— Идем, — он наконец, отмирает. Не смотрит мне в глаза, выходит, открывая мою дверь. Подает руку.
А я еще от прошлого прикосновения не отошла, когда мы шли с ним до машины, и от жара его ладоней мои ноги подгибались, а сердце билось неистово о грудную клетку.
Я сама первой никогда бы не решилась взять его за руку, а он это сделал так просто и естественно, точно мы каждый день с ним вот так прогуливаемся.
Сейчас, касаясь его ладони, я снова ощущаю электрический разряд.
Егор помогает мне аккуратно спуститься из его джипа, а потом прячет свою руку в кармане брюк, и я с досадой думаю, что возможно, ему не так уж и хочется меня касаться.
Мы поднимаемся на просторном лифте до его этажа, он первым выходит, гремит связкой ключей.
Я захожу следом за ним в квартиру и тут же накатывают воспоминания.
Я помню запах его жилья, — оно пахнет духами Баринова, вкусным кофе, чем-то уютным и дорогим. Только сейчас к этому аромату, что вытаскивает наружу разом все воспоминания о той ночи, добавляется еще один.
Женский. Приторный.
И от него начинает слегка подташнивать.
— Где ванна помнишь или показать? — спрашивает Егор и я впервые за долгое время говорю:
— Я все помню.
Захожу в ванну, натыкаясь взглядом на красную помаду с открытым колпачком, стоящую возле зеркала. Через бортик ванной переброшен атласный халат, в раскрытой дверце стиральной машинки виднеется край ажурного белья.
Этот дом кричит о том, что в нем живет другая женщина. Что мне здесь не место, и я как вражеский захватчик, попала сюда против ее воли.
И снова это предательское желание сбежать, отступить.
Но я смотрю на себя в зеркало и шепчу:
— Ты сможешь. Ради сына.
И собрав волю в кулак, игнорирую все, что связано с Викой. Мне просто нужна помощь. Мне и нашему с Бариновым сыном. И я просто не имею права поддаваться эмоциям.
На кухне закипает электрический чайник, Егор стоит ко мне спиной, разглядывая содержимое холодильника.
— Ты, наверное, хочешь есть? Я тоже не обедал. Бутерброды пойдут? Больше ничего нет.