Спаси нашего сына
Шрифт:
— Карина.
С трудом, но вспоминаю миниатюрную блондинку, которую видел несколько лет назад вместе с Сабировым. Тогда я чаще посещал городские мероприятия, некоторые лица смогли примелькаться.
— Кто и как ее похитил?
Говорить ему неприятно, желваки на щеках двигаются, но, все же, в этой ситуации он зависит от моего решения. И поэтому, поборов внутренних демонов, Арслан медленно говорит:
— Карина скрывала от меня своего ребенка. Я узнал о том, что у меня есть дочь от похитителей. Несколько дней назад, а потом появился ты. Пока искал информацию для тебя,
— Сколько ей?
Не знаю, зачем мне нужна эта информация, но спрашиваю.
— Лее должно исполниться два в октябре. Я ни разу еще ее не видел.
— Черт…
Ему все-таки удается пробить брешь в моей броне, уверенность, с которой я собирался дать ему отворот-поворот, тает. Я не Ева, но и не зверь, в конце концов.
— У Леи тоже есть мать. И она с ума сходит столько дней без ребенка.
— Чего они от тебя хотят?
Он так смотрит на меня, что я понимаю: ответа не будет. Да и не так это уже важно.
— Я понял тебя.
Еще немного времени, вот чего мне так не хватает. Сажусь в кресло, пытаюсь упорядочить мысли, просчитать все варианты наперед, но все это — бесполезно. Никогда не знаешь, на чем оступишься. Только риски минимизировать надо.
— Времени нет, Егор, — Арслан садится на край стола, вытягивая ноги, — я понимаю, что ты боишься за свою женщину. И я уже дал слово, что сделаю все, что смогу.
— Ты же понимаешь, что этого может быть — мало?
— У нее будет такая охрана, о которой может только мечтать наш президент, это железно. Никто не будет знать где она, к тому же, тех придурков, что потрошили квартиру тетки, не составит труда поймать.
Решение дается мне тяжело, но я говорю:
— Хорошо. Хорошо, Арслан, Ева тебе поможет. Но ты дал слово.
— Дал, — кивает он, протягивая мне ладонь для пожатий, — и я его сдержу.
Он смотрит на телефон, отвечает кому-то коротко в сообщении, а потом уже, обращаясь ко мне, — репортеры подъехали, Егор.
— Уже? — вскидываю брови от удивления, — значит, решил за нас все?
Но он только разводит руками, и как бы я не был зол, я его понимаю.
Мне хочется немного времени, чтобы успеть пообщаться с Евой, но его снова нет. Как только в квартире оказывается бойкая репортерша и видеограф с камерой, она снова становится для меня недоступной. Все, что мы успеваем — обмениваться взглядами. Я слушаю, как репортерша задает ей вопросы, подсказывая как лучше отвечать, и все это время Ева точно рассказывает свою историю мне.
Ее тонкий голосок дрожит, она поддерживает обеими руками живот и выглядит сейчас еще младше, чем обычно. Совсем юная, нежная и такая недоступная.
— А потом они пришли ко мне на работу, моя подруга помогла мне сбежать на такси.
— А кто вам помогал? — бросая на меня быстрый взгляд, интересуется блондинка, но я торможу ее:
— Об этом не надо. Ни к чему лишние сведения.
— Как скажете, — легко соглашается она, переводит речь на ребенка и продолжает свой допрос.
Я чувствую себя чужим на этом празднике жизни. За меня все уже организовали и решили, мне это не нравится, но другого, лучшего решения нет. Так бывает, что не всегда инициатива
— Сейчас они закончат общение, попрощайтесь с Евой, и мой человек ее увезет.
— Уже?
Твою мать. Слишком, блин, это все быстро. Слишком!
— Нам нельзя тянуть, Егор. Так будет лучше для всех.
Я киваю, ощущая горечь. Еву еще не увезли, а разлука чувствуется физически. Куда острее, чем наше первое расставание, когда Денис увозил ее от меня, а я собирался в аэропорт. Тогда я еще не знал, что мой друг притащит эти хреновы фотографии, и я буду делать все, чтобы вычеркнуть из собственной жизни Еву.
И один фиг, не смогу.
А теперь, когда я обрел ее снова, когда смирился и заранее простил все, расставаться еще сложнее. В принципе, мне по боку уже и результаты теста, и те причины, по которым она так поступила. Я не хочу в них ковырять.
Я готов принять ее такой, какая она есть. С младенцем в животе, с чокнутой теткой, со странной подругой.
С огромными глазами, тонкими запястьями и нежным ртом.
Пипец, меня развезло от чувств, как девчонку. Но это так. На чужих смотреть не тянет, Вики и всех других женщин, будто не было за эти годы, ничего не помню о них, и не хочу.
Выхожу на кухню, хлопаю себя по одежде. Даже смятой пачки нет, нечего крутить в руках, чтобы не думать о сигаретах. Тру переносицу. Еще утро, а событий столько, будто неделя прошла.
Я скорее ощущаю, чем слышу ее появление. Ева заходит на кухню мягко, по-кошачьи, обнимает меня сзади, упираясь животом.
Ее тонкие руки обвивают меня за талию, я замираю, позволяя себе прочувствовать каждое чертово мгновение, которых нам отсыпано слишком мало, слишком.
Разворачиваюсь и наклоняюсь, находя губами ее рот. У поцелуя вкус соли, я знаю, что она расплакалась в интервью. Наверное, это даже хорошо, — больше причин для резонанса, но, Господи, как я хочу, чтобы моя женщина плакала только от счастья, а не от навалившихся проблем.
— Я буду скучать, — шепчет торопливо, отрываясь от моих губ. Наши глаза так близко, что я могу разглядеть узор ее радужки, — я так не хочу с тобой расставаться.
— И я, — признаюсь честно. Говорить о чувствах всегда тяжело, а я и вовсе не умею этого делать. Зарываю ладонь в ее волосы, притягиваю голову к своей груди и мы замираем.
— Егор, — в комнату заглядывает Арслан, и я сейчас реально готов послать его нахрен со всеми вытекающими, — нам пора.
— Еще минуту, — отрезаю, ощущая, как сильнее становятся объятия Евы, — дай нам еще минуту.
Он закрывает за собой дверь, оставляя нас снова наедине, и я, чтобы не потерять ни одной секунды, снова начинаю целовать Еву.
Свою Еву.
Глава 44. Ева
Расставаться с Егором тяжело.
Я не могу избавиться от ощущения дежавю.
Снова перед глазами картина, когда мы прощаемся, обещая увидеться вскоре, я сажусь в машину к его другу. Смотрю в зеркало заднего вида, как удаляется по мере движения автомобиля фигура Егора.