Спаси своего принца
Шрифт:
Правда, Шон всего один раз произнес слово «люблю», но Джун и не требовала большего. Гораздо важнее было то, что Шон вкладывал в это слово, нежели то, как часто он его произносил.
— Мне даже страшно целовать тебя, пока ты — чья-то невеста, — смущенно признался он Джун. — Никогда в жизни не испытывал ничего подобного… Знаешь, обычно женщины выбирали меня, а сейчас я впервые в жизни сделал выбор сам. Вот только я ужасно боялся, что ты меня не выберешь… Решишь остаться со своим женихом или увлечешься кем-нибудь, вроде Томми Дангла…
—
— Ничего подобного, — с жаром возразил Милано. — Если бы твой Ким был умнее, он не стал бы устраивать тебе сцен. Хотя я должен быть ему благодарен. Иначе ты бы меня не заметила…
— Тебя невозможно не заметить, — тихо произнесла Джун и провела рукой по небритой щеке Милано. — Я тебя заметила еще в нашу первую встречу. Просто тогда я тебя не разглядела хорошенько…
Шон опустил голову и едва коснулся губами ее руки. Джун прикрыла глаза и почувствовала такое желание, какого у нее никогда не было с Кимом. Теперь Джун понимала почему: Ким вечно давил на нее, постоянно насмешничал. А Шон… Шон никуда не торопился и ни к чему не принуждал. Он был честен с ней и хотел быть честным со всеми… И то, что Джун могла доверять ему, было в сотню раз ценнее любого, даже самого дорогого подарка…
— Я должен отснять в часовне несколько сцен, а после этого сделаю перерыв на пару дней. Мы вместе уедем из Ловенхилла. Ты поедешь к своему, надеюсь, уже бывшему жениху и дашь ему окончательную отставку. А я навешу Селину и объясню ей, что наши отношения были ошибкой… — Джун до сих пор не верилось, что Шон предпочел ее этой роскошной блондинке. И это так явственно читалось в ее глазах, что Шон поспешил добавить: — Джун, они действительно были ошибкой. И слава богу, что я понял это раньше, чем женился на ней… Селина из той породы женщин, которые — уж не знаю, инстинктивно или нет — всегда выбирают победителей. Но я-то — не победитель. Конечно, и неудачником меня не назовешь… В общем-то, она всегда видела во мне только мое имя: Шон Милано. Не будь я Шоном Милано, известным режиссером, не было бы и нашего романа. Точка…
— Шон, но ведь она гораздо красивее меня… — не глядя на него, пробормотала Джун.
Шон протянул руку к заколке, которой Джун собирала волосы. Щелчок и заколка была снята, а густая грива пепельных волос рассыпалась по плечам. Джун густо покраснела, а Шон с улыбкой произнес:
— Давно хотел это увидеть. И ты будешь говорить, что есть женщина красивее тебя?
Джун засмеялась счастливым смехом. Господи, неужели все это не сон? Вместо тревоги, которую она так привыкла видеть в глазах Шона, в них — восхищение. И кем он восхищается? Ею — маленькой нескладной девчонкой в огромных штанах с тысячью карманов…
— Конечно, я бы с удовольствием тебя переодел, — словно прочитав ее мысли, добавил Шон. — Но если тебе нравится одеваться так… Что ж, я не против. Ходи хоть в робе — главное, что ты моя. Моя
Шон долго пытался выпытать у нее, какой она представляет себе их свадьбу, но Джун наотрез отказалась отвечать.
— Я все-таки суеверная, Шон. Боюсь загадывать такие вещи.
— Ага, значит, не я один боюсь всего на свете…
— Это плохая примета…
— Сразу видно — бабушкино воспитание… Когда мы наконец разорвем свои узы, первым делом пойдем к твоей бабушке. Мне кажется, в последнее время она ко мне холодно относится. И я подозреваю, в чем причина…
— Она догадывается, — кивнула Джун. — А мне так неприятно ей врать…
— Потерпи, Джун. Еще пара дней — и все закончится. Никакой лжи. Только правда…
— Обещаешь?
— Конечно, девочка…
Шон склонился к ее волосам и вдохнул их запах. Джун снова зажмурила глаза… Ей так хотелось, чтобы Шон поцеловал ее, но она знала — еще не время…
Дурные вести уже дошли до Шона Милано. Джун поняла это сразу, как только увидела его на съемочной площадке. Он выглядел подавленным и мрачным, а в его глазах притаилась хорошо знакомая Джун тревога.
Неужели он снова начал пить свои таблетки? — испугалась Джун. После того как Шон, поддавшись ее уговорам, провел несколько дней без лекарств, прописанных Кабоди, ему стало гораздо лучше: тревога куда-то ушла, приступы панического страха исчезли. Шон отшучивался и говорил, что Джун — лучший лекарь на свете, но Джун чувствовала, что дело не только в ней. Может быть, психоаналитик что-то напутал и выписал Шону не те таблетки? Но и это объяснение не казалось Джун правдоподобным.
В этот раз Шон пришел на съемки не один — он взял с собой Твинсона, который уютно устроился на хозяйских руках и с любопытством разглядывал людей, снующих вокруг. Джун пожалела, что не попросила бабушку испечь овсяного печенья — любимого лакомства Твинсона. Впрочем, откуда она могла знать, что Шон возьмет с собой хорька. Он ведь ни разу не приносил на съемки Твинсона. Видно, статьи в прессе его по-настоящему расстроили…
Увы, но предсказания Пентилии Лиллард начали сбываться довольно скоро. Не успела Лилиан объявить о начале съемок, как раздался чей-то громкий крик: «Она проклята!», и перед камерами нарисовался весьма колоритный персонаж, вполне достойный комедии Милано.
Это был сгорбленный, сморщенный старичок в потрепанной одежде. Воздев к сводам часовни какую-то палку, по всей видимости служившую ему вместо посоха, он закатил глаза и начал вещать о том, что на всех, кто попадет в эту часовню, «сатана нашлет безумие». На головы притихших актеров посыпались такие пророчества и проклятья, что даже самому хладнокровному стало бы не по себе.
Джун сразу догадалась, что старичок — тот самый Дуглас, о котором рассказывала ей миссис Поллет.
Шон Милано какое-то время молчал, но с каждым проклятием, изрекаемым весьма громогласным Дугласом, становился все мрачнее и мрачнее. Наконец он не выдержал и, изо всех сил стараясь быть вежливым, настойчиво попросил старика отойти от камер и не мешать съемкам.