Спасите, мафия!
Шрифт:
«Сомневаюсь», — устало подумала я, и боксер с Императорским Громкоговорителем свалили куда подальше.
Оставшиеся расходиться явно не собирались и чего-то ждали, но после сооружения царской морде чизкейка, я таки отправилась на объездку моих уже присмиревших жеребчиков, а добродушные мафиози — по своим делам. Бельфегор же, заявив, что будет ждать меня у конюшни после обеда, утек в неизвестном направлении, прихватив с собой пару кусков вытребованного на завтрак «пирога», который я ему заботливо (или не очень, если честно), положила в целлофановый пакетик. Не подавись только всухомятку да без столовых приборов, царёк ты наш некультурный…
====== 12) Пара странных событий и одна бредовая идея ======
«Гнев — это откровенная
После объездки я вынесла вердикт о том, что Боливара можно отправлять покупателю, а с Буцефалом придется поработать еще пару дней, и отправилась ваять обед народонаселению. Это самое «население» отсутствовало в пределах видимости как данность, и я, было, вздохнула свободно, но стоило лишь мне доварить рыбный суп (нет, я не пытаюсь подлизаться к Суперби! Я просто тоже люблю рыбку… Хоть и не столь фанатично), я имела сомнительное счастье лицезреть на моей кухоньке иллюзиониста. Нет, если бы это был безобидный Франя, я бы, наверное, не расстроилась, хотя кто знает, но это был его в сотню раз более опасный даже в «мирном» настроении учитель, и я мысленно взвыла. Мукурыч был без своего трезубца, зато в плаще и перчатках, и я в очередной раз ужаснулась, пожалев его, несчастного: пафосность зашкаливает, мучается в термо-костюмчике, но не снимает его, бедолага… Я решила сделать вид, что его в упор не вижу, и с выражением моськи лица «ты никто, и звать тебя никак», продолжила готовить, вернее, закидывать в утятницу нашинкованную капусту. Может, мафиози с избытком пафосности и не любят простую русскую солянку, но рабочих тоже кормить надо, а они такими глупостями, к счастью, не страдают. Мукуро не сказал ни слова и даже не закуфуфукал, зашухарившись где-то за моей спиной. Ну, к окну он, по крайней мере, точно не прошел. Закинув в утятницу всё наструганное, я отложила доску, зажгла газ и закрыла посудину крышкой. Вот в этот-то момент и случилось нечто из ряда вон выходящее: на моей талии оказались чьи-то ладони, и я в ужасе замерла. Что за черт?! Я резко дернулась, пытаясь вырваться, но не тут-то было! От охотника добыче не уйти, раз она имела неосторожность наступить лапой в капкан.
Мукуро крутанул меня, и я оказалась лицом к лицу с этой гадостью вселенского масштаба. Он загадочно прокуфуфукал и прижал меня спиной к плите, придвинувшись ко мне вплотную.
— Пусти, гад, — прошипела я не хуже нашего Принца. — А то в лоб половником получишь!
— Ку-фу-фу, — отозвалась эта пакость, сияя светофорным глазом с надписью и синим, без таковой.
— Пусти, сказала! — рявкнула я и начала отбрыкиваться так, словно от этого моя жизнь зависела. Впрочем, может, и зависела, откуда же я знаю? Так что рисковать не хотелось…
— Не вырывайся, — усмехнулся Ананас и вжал меня в плиту собственной тушкой, схватив за запястья своими загребущими лапами. — Я лишь хочу сказать пару слов.
— Давай, отвесь мне «пару ласковых», — фыркнула я, изо всех сил пытаясь изобразить пофигизм. Если честно, удавалось плохо… — Только не фиг меня в стену закатывать: я и так тебя выслушаю!
— Хммм, — протянул он, приближаясь своей наглой харей к моей. Я попыталась прогнуться назад — фига с два, на конфорке, на которой стояла утятница, горел огонь, а поджариться мне не хотелось… Пришлось замереть и изобразить (хотя это само получилось: мне и правда противно было) глобальное отвращение на фейсе.
— Чё те надо, выкидыш Де Сада? — рявкнула я, пытаясь его пнуть.
— Я сказал: не дергайся, — усмехнулся он, и символ «ад» превратился в иероглиф «один». Я врубилась, что сейчас меня снова отправят в мир иллюзий и стиснула зубы. Но мир вокруг не исчез — Мукуро сделал куда более мерзкую пакость: мои руки и ноги обвили змеи, резко потянувшие их в стороны и заставившие меня прекратить брыкаться. Нет, умом я понимала, что они были ненастоящие — вот если бы цифра «три» у него в гляделке загорелась, тогда да, это
Но Мукуро с усмешкой склонился к моему уху и прошептал:
— Знаешь, мне нравятся те, кто мне сопротивляется. Их интереснее ломать. Хром меня обожала — это утомляло. Я люблю смотреть, как воля человека меркнет, как он забывает свои идеалы и становится моей марионеткой. Ты не избежишь этого. Я тебя сломаю. Не из мести за глупые выпады в мою сторону. Просто я люблю ломать сильных — это куда интереснее, чем уничтожение слабаков. Считаешь меня предателем и бесчестной сволочью? Отлично. Тогда ты предашь себя и станешь ничуть не лучше. Я же не гнушаюсь методами, да? Вот и посмотрим, как далеко мне придется зайти, чтобы тебя уничтожить. Ты сделаешь мои принципы своими. Вот только знаешь… Впрочем, нет. Не стоит говорить: «Мафия тебе не поможет». Ты же сильная. Ты не побежишь искать защиты. Или глупая — кто знает. Но мне это на руку. Учти, я всегда добиваюсь своего, ку-фу-фу…
Он медленно отстранился и снова уставился мне прямо в глаза, а его дыхание замирало на моих губах. Я поморщилась, а Мукуро лишь загадочно усмехнулся, провел кончиками пальцев по моей щеке, явно издеваясь и наслаждаясь собственным превосходством, и резко отошел. Стоило лишь ему выйти в коридор, как иллюзии исчезли, и я, как отклонялась назад, так и врезалась в утятницу, опрокинув ее и впилившись спиной в конфорку. Почувствовав боль от огня, я кинулась вперед и рухнула на пол спиной: так советуют тушить себя, несчастного, в кино, а ничего лучше мне в голову, к сожалению, не пришло. И в этот момент на кухню зашел иллюзионист. Опять. Но на этот раз совсем другой, и это несколько спасло мои нервы: вернись сюда герр Ананас, я бы возжелала лишь одного — его немедленной встречи с Хибари-саном…
С пофигистичным видом Фран прошествовал ко мне, елозившей по полу спиной, и уселся на корточки. Безразлично на меня воззрившись, парень выдал:
— Лягушонок всё видел и слышал. Ты странная. Но он прав. Ты знаешь, что не справишься с его иллюзиями, но борешься с ним. Так что помогу, пожалуй.
Я ошизело уставилась на того, кому на всех было якобы начхать, но кто самолично предложил мне помощь, и, замерев, благо огонь явно был затушен (а, может, и вообще не загорался на моей футболке, что скорее всего), вопросила:
— У меня слуховые глюки, или ты реально мне помощь предложил?
— Могу и не оказывать, — пожал плечами Фран, глядя мне в глаза так отрешенно, словно его здесь и не было вовсе, и мне почему-то вдруг стало очень больно. Не за себя — за него. Как же надо было над человеком издеваться, чтобы довести до такого состояния? Даже в Ленкиных глазах жизнь тлеет, а в его — отрешенность, холод и боль. А еще самое настоящее безразличие пустоты. И это страшно.
— Нет, — улыбнулась я тепло, — спасибо, что решил помочь, я не буду отказываться.
Фран кивнул и встал, протягивая мне руку. Я коснулась пальцами его ладони, такой ледяной, словно он час держал руки в проруби, и встала, правда, не опираясь на худючего, как тростинка, иллюзиониста. Он прошествовал к аптечке, висевшей на стене, а я выключила газ на плите и, игнорируя боль в спине, начала сгребать капусту обратно в утятницу, благо, рухнула она не на пол, а на дальние конфорки. Закончив с этим, я подошла к парню, набравшему в миску холодной воды и доставшему марлю из аптечки, и вопросила: