Спасите, мафия!

Tamashi1

— Почему же? — усмехнулся с маньячным видом Бельфегор. — Очень даже интересно!

Маня подозрительно на него воззрилась, явно заподозрив Принца в нечистоплотности, а я поспешила сгладить углы:

— Гению всегда всё интересно, ага. Информация правит миром — принцип Изаи Орихара.

— Это кто еще такой? — нахмурилась Маня, воззрившись на меня тяжким взором.

— Да персонаж аниме, — отмахнулась я, с улыбкой вспоминая гениальную моровую язву и просто уникального информатора из аниме «Дюрарара!!»

— Опять ты со своими картинками, — закатила глаза сестра, и началась очередная лекция на тему: «Аниме — развлечение для детей, а у тебя, здоровой лошади, всё детство в пятой точке

играет», прерываемая лишь ради того, чтобы зажевать очередную порцию овощей. Я знала, что Маню тема аниме и моей на нем помешанности отвлекает практически с любой другой темы, потому и завела об этом разговор, хотя обычно слушать такие речи мне неприятно, и я активно спорю. Всё же аниме — это искусство, а сестра почему-то считает, что это всего лишь мультики. Обидно, право слово, ведь она его ни разу даже не смотрела! Ну да ладно, главное ее с тропы войны против стилетоносца стащить…

Народ же жевал молча, и лишь я иногда вставляла реплики в монолог сестры. Минут через пять на кухню просочилась Лена, но на нее мы с Маней внимания не обратили, а анимешки, так ненавидимые Манюней что на экране, что в жизни, пожелали готессе приятного аппетита и снова впали в коматозное молчание. Кажись, им тоже неприятно было слышать нелестные отзывы об аниме, хотя вряд ли они его любили. Впрочем, они же сами его персонажи, так что и их понять можно, но лучше уж так, чем война между моей взрывной сестрой и шизанутым Принцем-Потрошителем.

Вскоре народ начал рассасываться с кухни, а Маня соизволила завершить лекцию о вреде японской анимации и почапала наверх, бросив:

— Жду в своей комнате.

Я помыла посуду и, попрощавшись с единственными, кто оставался на кухне, то бишь с Тсуной, Ямамото и Гокудерой, бухавшими зеленый чай, помчала наверх.

Комната у сестры была поистине странная. Обои в ней были серебристые, переливающиеся, с узорами в виде крупных лилий всё того же цвета, но на полтона темнее, люстра — с хрусталиками, прямо-таки огромная — являлась особым предметом Маниной гордости. На полу лежал темно-бордовый ковер с пушистым ворсом, а кровать стояла, как и у меня, изголовьем к правой от входа стене и заправлена была серебристым шелковым покрывалом. Напротив кровати располагался письменный стол с новеньким мощным компьютером, а по бокам от него — два платяных шкафа. Напротив двери, у окна, стоял сундук с плоской крышкой, накрытой гигантской вязаной салфеткой, который давным-давно привез из Индии мой папаня. Кстати, салфетку эту вязала сама Манюня — это ее тайное хобби, о котором не знает никто, кроме меня и Ленки. На сундуке стояли различные безделушки, но не шарики со снегом и не фарфоровые статуэтки балерин — там можно было увидеть сувениры из Индии, Египта, Англии… Маня всегда была единственной из нас, кого отец брал с собой в загранпоездки, и, конечно же, она привозила оттуда сувениры. Не только себе, но и нам с Ленкой, но мы к ним относились пофигистично и ныкали в шкафы, а вот Мария выставляла на свой «сундук славы», причем, думаю, после смерти родителей они для нее стали еще значимее. Ну, да ладно, не будем о грустном. Над кроватью у моей сестренции висели репродукции картин: «Грачи прилетели» Саврасова и «Демон» Врубеля. Думаете, странное сочетание? Зная Маню, нисколько. По обеим сторонам двуспального койко-места располагались тумбочки из темного дерева, на левой из которых стоял ночник с бордовым плафоном, похожий на мини-копию старинного торшера, и электронный будильник с красной подсветкой, а почетное место на правой занимал ее любимый ларчик с метательными ножами. Вот, собственно, и вся обстановка, за исключением того, что на окнах можно было лицезреть тяжелые атласные темно-бордовые шторы.

Вот в эту-то комнату я и вломилась

без стука, залетев на второй этаж нашей коммунальной ныне халупы. Маня сидела за столом и быстро что-то печатала на клавиатуре компа, и я, закрыв дверь, уселась на ее койку. Сестра оторвалась от монитора и повернулась вместе с креслом, а я с хитрым прищуром вопросила:

— Манюнь, хочешь сыграть в карты?

Глаза сестры загорелись огнем: мы с Ленкой с ней играли редко, потому как знали, что у нее выиграть невозможно, а играть с собственными работниками чревато, и потому играла она только в городе со старыми знакомыми, то бишь очень редко.

— Давай! — просияла она и полезла в ящик стола за колодой, но я замахала руками, аки мельница, и затараторила:

— Не-не-не, не сейчас! Завтра вечером.

Маня нахмурилась и, вернувшись в изначальное положение, вопросила:

— Что задумала?

— Хочу одну гадость обыграть, — пожала плечами я.

— Какую и за что? — еще сильнее нахмурилась Манюня, не привыкшая слышать из моих уст подобные характеристики личности даже к самым неприятным личностям на ферме.

— А того парня со странной прической, — пожала плечами я.

— Их тут таких много, — фыркнула Маша. — Один челкастый чего стоит! А тот недо-альбинос с патлами Рапунцель? А его собрат с никотиновой зависимостью? А их предводитель с причесоном «я упала с самосвала, тормозила головой»? А зеленоволосый тролль в лягушке? А личность с дикобразом на башке?

— Вот-вот-вот, — активно закивала я. — Я про него. Парень с иглами дикобраза на черепушке, в байкерских перчатках и плащеёчке.

— Что он сделал? — резко спросила Маша, хмурясь и вглядываясь мне в глаза, словно искала там кнопочку «справка». Облом, Маня, ее там нет, и щёлкнуть по ней «мышкой» тебе не удастся. Бюро находок справок не дает, бугага. А то ты в истерику впадешь и немедленно прогонишь мафиози взашей, причем всех. А мне оно надо?.. Риторический вопрос.

— Он меня бесит, — пожала плечами я, не желая вскрывать карты сразу. Маню надо было сначала издалека подготовить… — Ты видела, что я ему на дверь присобачила?

— Видела, — усмехнулась Маша. — Но ты без причины никого не начинаешь предателями обзывать. Что он сделал?

— Это из его прошлого история, которую я услышала случайно от остальных, — поморщилась я, опершись на кровать за спиной ладонями. — Очень неприглядная история, в которой он себя показал как человек без чести… Так что он меня бесит. А когда меня кто-то раздражает, я с ним милой быть не могу, ты же знаешь. Ну, мы и поругались. Вернее, он фактически заявил, что заставит меня себя уважать. Фигу ему без маки!

Маня расхохоталась. Заливисто, от всей души, откинувшись на спинку кресла и стуча руками по подлокотникам. Чегой-то она?

— Э, сеструндель, ты в адеквате? — вопросила я, почему-то тоже начиная улыбаться. Дурацкий смех заразителен, ага…

— Ой, не могу, — хрюкнула Маша, вытирая глаза от выступивших слез ладонями, — ой, умора!

— Да чего ты? — фыркнула я, лыбясь, аки Ямамото. О да, он у меня теперь эталон улыбки — хоть в музей мер и весов отправляй.

— Блин, вот придурки! — выдала Маша, проржавшись наконец.

— Конкретнее, — попросила я учительским тоном, прогнав с харизмы лыбу, не подходящую к образу.

— Ну, блин, они что, клоны друг друга? — фыркнула Маня, вытягивая вперед ноги и сползая по креслу вниз. — Тот термо-шизик со стилетами хочет добиться моего уважения, а этот дикобраз — твоего. Им больше заняться нечем? Это невозможно!

— Невозможно, — усмехнулась я. — Но пусть попробуют. А мы с тобой посмеемся над их попытками.

— Хитра, мать, хитра, — протянула Манюня, сложив лапки на животе. — И что ты предлагаешь?