Спасите наши души
Шрифт:
— Ну да, расскажи-ка мне еще о варварском уничтожении бельков в Норвегии и Канаде или слонов в Африке. Напомни, сколько собак французы оставляют подыхать всякий раз, когда уезжают в отпуск. Давным-давно… Ах да, еще киты! Я забыл про истребление китов! И про пять миллионов евреев, превращенных в пепел… Ну же, расскажи мне о необратимом загрязнении океанов! Чего ты ждешь! Дегуманизация, говоришь? Дегуманизация — это гуманно!
Он остановился. Самое странное в этом перечислении было то, что оно ничего не доказывало. От него возникала лирическая иллюзия, что человек может покончить с верой, лишь покончив с самим собой.
—
Он заметил едва различимый белый след на небе. Американские самолеты-разведчики облетали долину дважды в день уже без всякого стеснения.
— Взгляни, — сказал он. — Вечерняя тень.
Она не подняла глаз.
— Пообещай, что никогда не будешь меня ненавидеть, — произнесла она тихим, почти несчастным голосом.
XXI
Тренировочный лагерь располагался в Литовской советской республике, в нескольких километрах от Балтийского моря.
Старру ужасно понравилось это место. Морской ветер среди елей, колышущиеся травы в дюнах, песчаные холмы, лес и волны, дикие гуси в небе, предгрозовые тучи и далекий гудок старинного русского парохода, трудолюбиво продолжающего свой путь на север…
У Старра больше не было дурных предчувствий. У него появилась вера в скорую развязку, — похоже, в тайной природе духа было заложено что-то, что несло в себе уверенность в победе.
Их было семеро. «Тренировка» заключалась главным образом в том, чтобы познакомиться. Канадец, носивший странное имя Дьёлёвё [32] Колек, был специалистом по саботажу, он хорошо проявил себя в операции со «случайными» авариями на нефтяных скважинах в Ливии. Это был стройный крепкий человек безупречной закалки; темные спокойные глаза, короткая, подстриженная на испанский манер бородка; его высокомерная безучастность сменялась порой неожиданными взрывами веселья. Он продемонстрировал им миниатюрный — меньше большого пальца в толщину — фотоаппарат, который посылал зернышки цианистого калия на расстояние в двадцать метров и при этом делал фотоснимки.
32
Этого хочет Бог (фр.).
— Не вижу проку в вашей штуке, — сказал ему Старр. — К чему такие тонкости?
— Это удобно, когда нужно действовать быстро, — объяснил Колек. — Снимок позволяет проверить, того ли вы убили, кого надо, или ошиблись в спешке. Всегда лучше перестраховаться.
Майор Григорьев, один из двоих русских, был хорош собой, краснощек, со светлыми вьющимися волосами и синими глазами. Идеальное лицо для убийцы, подумал Старр, — откровенная, открытая и веселая физиономия, внушающая доверие и симпатию.
Югослав Станко был сербским горцем, высоким и широкоплечим; у него были огромные руки, нос — как клюв хищной птицы, густые брови, сходившиеся на переносице, и глаза-бойницы. Беспечный балагур, выпивоха, любитель застольных веселий, в четырнадцать
Старр был уверен, что члены диверсионной группы были выбраны не только потому, что как нельзя лучше подходили для этого предприятия, но и потому, что являлись «типичными представителями». Он не знал и не пытался понять, что в точности подразумевается под этим словосочетанием. Может, за ним кроется какое-то понятие, в которое лучше не углубляться. А не то начинаешь задаваться вопросом, были ли Гитлер и Сталин «чудовищами» или тоже — «типичными представителями».
От всех этих мыслей, приходивших в голову очень некстати, разило отбросами духа. Судя по всему, его побочные эффекты имели почти неограниченную зону действия. Они побуждали к сомнениям и к навязчивому самокопанию — а если вам приказано спасти цивилизацию, вам нужно совсем другое: полное отсутствие колебаний и угрызений совести.
Второй русский, Комаров, был сибиряк; плоское круглое лицо, приплюснутый нос, раскосые глаза без ресниц — сразу было видно, что в его жилах течет и монгольская кровь. Старр знал его досье наизусть, знал он и про убийство двух американских агентов, один из которых, Джон Велик, был лучшим, кто когда-либо служил под его началом. Приятно работать в одной команде с таким высокопрофессиональным негодяем.
Между собой они говорили по-английски. У Григорьева был такой идеальный американский выговор, что у Старра не осталось никаких сомнений, кто же был тем советским резидентом в Штатах, которого так и не удалось схватить.
Тяжелее всего был запрет на выпивку. Перед ответственным выходом нужно быть в форме.
Самым странным в группе был поляк. Его фамилия, Мнишек, принадлежала старинному аристократическому роду. После очередного заплыва по Балтийскому морю, когда они уже выходили из высоких волн, врезавшихся в дюны, Старр толкнул Колека локтем в бок.
— Надо же… Ты видишь то же, что и я?
Капитан Мнишек сидел на песке на корточках и вытирал голову полотенцем.
На шее у него болталась золотая цепочка с распятием.
— Ну что ж… для настоящего твердолобого марксиста… — пробормотал Старр.
Колек пожал плечами:
— О, поляки очень непростые люди, это известный факт!
Старр думал.
— Послушай, что я тебе скажу. Прошлой ночью я наблюдал за ним через окно. Знаешь, чем он занимался? Он стоял на коленях с четками в руках и молился. Да… молился.
Канадец посасывал трубку.
— Ну и что? Если вдуматься в смысл предстоящей операции и поразмыслить хорошенько над природой цели, которую мы должны уничтожить…
— Мы ее не уничтожаем, — сухо сказал Старр. — Мы ее освобождаем. Мы уничтожаем только установки… ГУЛАГ в некотором смысле. Держу пари, что этот тип, Мнишек, всю свою жизнь был ханжой. Верующим. А ведь он коммунистический агент, высококлассный специалист по саботажу. Поляки утверждают, что дали нам своего лучшего человека, а он, оказывается, аристократ и святоша! Не понимаю. Нас ждет адская работа. Никакие внутренние разногласия недопустимы. А это предполагает, что мы должны знать и понимать друг друга. Вот за этим нас здесь и собрали.