Спаситель мира
Шрифт:
Председатель Петроградского ЧК Глеб Иванович Бокий после посещения подвалов с конфискованными ценностями вместе с задержанным Сабсаном Карамжановым долго не мог опомниться. Но еще большее впечатление на него произвела встреча с мертвым гуром. После той ночи грозный Глеб Бокий стал бледнее и молчаливее, чем обычно. Часовой, пораженный непривычной веселостью начальника в момент беседы с Сабсаном, не отметил в последующие дни на его лице не только улыбки, но даже обычного приветливого выражения. Чекиста, застрелившего Карамжанова, Бокий вместо благодарности посадил в карцер. С тех пор Глеб Иванович стал мрачен и раздражителен. Но как ни странно, плохое
Эта странная перемена была незамедлительно отмечена «доброжелателями», и донос на Лубянку не заставил себя долго ждать. Феликс Эдмундович, читая пасквиль, поморщился, двумя пальцами припрятал донос в дальний ящик письменного стола и задумался. Донос ему передал во время совещания ВЦИК сам Григорий Евсеевич. Руководитель политической полиции Советов догадывался, что Зиновьев ненавидит Кузьмича (партийная кличка Глеба Ивановича) с тех пор, когда тот, наперекор Зиновьеву и Каменеву, поддержал в семнадцатом году сторонников вооруженного восстания. Второй раз они схлестнулись недавно, после гибели Володарского. Вождь мирового пролетариата злился на питерцев за их «мягкотелость». Трусоватый Зиновьев, чтобы угодить Ленину, истерически требовал крови. А Бокий заявил, что чрезмерный террор приведет к анархии и резне. Он уже был сыт «чрезвычайными мерами» после убийства своего предшественника Урицкого.
Тогда Зиновьев тоже поднял панический вопль о необходимости красного террора.
«Скорее всего, и сам донос дело рук Гриши», — предположил Дзержинский.
Хозяин Лубянки относился к председателю Петроградского ЧК с симпатией, а Зиновьего терпеть не мог. Железный Феликс надумал убрать Глеба Ивановича подальше от глаз кремлевских вождей. «Пусть организует сопротивление в оккупированной немцами Белоруссии», — решил он и перед командировкой в Минск пожелал повидать Бокия.
Получив распоряжение ОГПУ сдать дела и ехать в Москву за новым назначением, Глеб Иванович не удивился. Ни досады, ни обиды в его душе не было.
Лежа на мягком диване спецвагона, бывший председатель питерской ЧК испытывал даже некоторое облегчение. Бокий с юности имел склонность к мистике. А встреча с восточным старцем Сабсаном и кровавое видение в подвале Петроградского ЧК заставило грозного чекиста о многом задуматься. О том, что случилось следующей ночью во дворе с трупами, Глеб Иванович старался не вспоминать вовсе. По ночам его начали мучить кошмары. Революционер снова и снова слышал крики жертв, видел отрубленные конечности и окровавленные тела на грудах золота, смотрел на свои руки и обнаруживал их по локоть в крови. Потом приходил старик. Это было самое страшное для товарища Кузьмича. Он просыпался в испарине и больше заснуть не мог.
Поезд стоял на перроне станции Бологое. Крики и ругань за окном прервали размышления. Бокий поднялся с дивана и вышел в тамбур. Там не топили, и ночная прохлада заставила его застегнуть гимнастерку. Шум и крики исходили от желающих попасть в Москву беженцев. В вагон ломились толпы одетых в лохмотья людей.
— Открой. Я хочу размяться, — приказал он охранявшему тамбур чекисту.
— Нельзя, товарищ председатель. Народ ворвется. Не стрелять же по ним, — ответил часовой.
— Кто эти люди и что им надо?
— Голодные лапотники. Думают, что Москва их ждет с калачами, — усмехнулся молодой чекист.
Председатель в отставке тяжело вздохнул, вернулся в салон и присел на диван. Нищета и кровь его начали утомлять, и он расстроился. Разумно было бы выспаться перед новым назначением,
Бокий снова вспомнил гура, показавшего ему страшное видение в кладовой с конфискованным золотом. Председатель Питерского ЧК не отдавал приказа стрелять в Сабсана. Он велел лишь задержать его, намереваясь побеседовать со стариком и предложить ему работу. Глеб Иванович в молодости посещал спиритические сеансы и интересовался телепатией. Он верил в неизученные и пока недоступные человечеству, скрытые в природе силы. Хотя и предполагал, что наука со временем в этом разберется. К науке Глеб Иванович относился уважительно, и немудрено.
Отец его преподавал в университете, брат окончил Императорский горный институт и вошел в Советы первоклассным специалистом в угольном деле. Сам революционер по рождению был дворянином и отпрыском древнего, но обедневшего рода. Из всей семьи в революцию ударился лишь он. В молодости Глеб страстно верил в возможность рая на земле, добытого классовой борьбой. Но теперь, когда революция погубила полстраны, получив в результате лишь голод и разруху, становился уже не столь убежденным марксистом. И лишь ореол вождя пролетариата для Глеба Бокия продолжал ярко светить, хотя он и не разделял страсти Ленина и вторящих ему истериков вроде Зиновьева расстрелять и уничтожить как можно больше мыслящих граждан.
По рекам крови в рай плыть затруднительно. Разочарованный революционер начинал думать, что есть иной путь, и наверняка живут на земле люди, об этом пути осведомленные. О Тибете с таинственной горной страной Шамбалой, где по преданию проживают мудрецы, познавшие правду мира, Глеб Иванович в последнее время размышлял часто. «Вот бы у кого спросить совета», — думал он после изнурительных допросов и очных ставок в своем кабинете. Поэтому его так и заинтересовал телепат-гур.
Узнав, что старик убит, Бокий наказал командира группы, а ночью спустился в задний двор Петроградского ЧК и обошел ряды трупов. Сюда свозили всех расстрелянных контриков, чтобы затем, под покровом тьмы, загрузить их на подводы или в грузовики и отвезти за город. Там расстрелянных сбрасывали в ямы и ровняли землю. Этим тайным захоронениям чекисты вели скрупулезный счет.
Сабсана Бокий отыскал быстро. Белая бородка клинышком словно светилась в мрачном полумраке двора. Глеб Иванович присел на корточки и долго смотрел в смуглое лицо покойника. Внезапно ему показалось, что тело старика стало покрывать маленькое розовое облачко. Бесстрашному рыцарю революции захотелось подняться и бежать, но он не двинулся с места. Розовое облачко медленно разрасталось, и мертвый Сабсан приподнялся. Слова мертвеца обожгли Глеба Ивановича. Он слушал и понимал, что пророчество старого гура сбудется. В глазах у Бокия потемнело, и он, уже теряя сознание, с трудом разобрал последнюю фразу гура: «Не трогай сына». Глеб Иванович не помнил, как оказался в своем кабинете.
Потом ему доложили, что чекист Ильин, обходя с фонарем ряды трупов в поисках случайно забытых золотых колец или коронок из благородного метала, наткнулся на лежавшего без сознания начальника. Утром, собрав на совещание руководителей отделов, председатель Петроградского ЧК отдал приказ — розыск Тимура Сабсановича Карамжанова прекратить.
Вагон мерно постукивал колесами о стыки рельсов. Глеб Иванович, попытавшись отогнать страшное воспоминание, встал с дивана и приоткрыл окно. В щель вместе с сыростью болот ворвались клубы паровозного дыма. В салоне запахло гарью, но пассажир этого не замечал. Он подставил лицо ветру и вдыхал осеннюю свежесть ночи.