Спаситель мира
Шрифт:
— Здравствуй, малыш, никак ты опять по мою душу? Вот уж не думала… — но при этом в басе главной редакторши особенного удивления Синицын не заметил.
— Здравствуйте, Софья Леонардовна. Вы угадали, опять по вашу душу.
— Присаживайся, малыш.
Синицын сел и отметил на столе Керн помимо папок с авторскими текстами плитку шоколада «Аленушка».
— Не та, не думай, — поймав взгляд следователя, заверила Софья Леонардовна. — Ту умыкнули, как я тебе, малыш, и доложила. Поймали убийцу?
— Пока я не
— И не поймаете. Васик спрятался от правосудия в сумасшедшем доме. Запил якобы с горя и тютю на лечение. — И Софья Леонардовна, откинувшись всей своей массой в кресле, царственно посмотрела на Синицына.
— Почему вы не допускаете самого простого? Он любил свою жену и тяжело переживает утрату.
Керн снова взглянула на Славу, но теперь так, словно перед ней сидел настоящий сумасшедший:
— Тетку на пятнадцать лет себя старше? Молодой красивый кобель? Ты, малыш, в своем уме?!
— А почему нет? Такие примеры известны даже у знаменитостей. Любил же свою супругу Кончаловскую поэт Сергей Михалков и, кажется, прожил с ней до ее смерти. А Кончаловская имела с мужем такую же разницу, как Васик с Рачевской.
— О чем ты, малыш? Михалков поэт, личность необыкновенная. Их связывало с Натальей духовное родство. А Васик инженер-электрик, да еще и пьяница!
Софья Леонардовна говорила столь убежденно, что Синицын решил спор не продолжать.
— Я пришел к вам, чтобы спросить, почему вы в нашей прошлой беседе умолчали об одной важной детали?
— Я все сказала, малыш. — Софья Леонардовна от волнения отломила кусочек плитки и положила в рот. — Прости, что не угощаю. Но плитка шоколада — мой дневной рацион.
— Не беспокойтесь. В отличие от некоторых молодых людей я к шоколаду равнодушен, — успокоил даму Слава. — Вы умолчали, что встретили в коридоре юношу.
— Я умолчала?!
— Да, вы. Вы пришли на работу и, по вашим словам, сразу отправились в туалет. А на обратном пути в коридоре вы встретили парня. Неужели не помните?
— Прекрасно помню. Я сразу и сказала об этом охраннику. Но этот юнец оказался его внуком. Гурьевич меня выслушал и потом, когда провожал на встречу с вами, очень просил о его внуке не говорить. Ведь мальчишка ушел до убийства Светы. Я и не стала.
— Соболев-внук вашего охранника?! Ничего себе виражи! — воскликнул Слава и, не прощаясь, вылетел из кабинета главной редакторши.
В райотделе ни Конюхова, ни капитана Синицын не застал. Он вынул из ящика письменного стола визитку со служебным телефоном отца Соболева и тут же позвонил:
— Алексей Владимирович, здравствуйте! Мне необходимо срочно вас повидать.
Если не возражаете, я сам подъеду.
Соболев не возражал, и Слава, записав адрес, поспешил к нему на Минское шоссе, где находился научный институт, поскольку на четырнадцать часов он вызвал
Алексей Владимирович его уже ждал, нервно прохаживаясь по огромному холлу.
Светлое здание из стекла и бетона строили в последние годы советской власти, и его масштабы внушали уважение.
— Что случилось, Вячеслав Валерьевич? Вы с хорошими новостями или с худыми?
— Я не с новостями, а с вопросом, от которого может зависить многое, — поспешил с ответом Слава.
— Хотите, поднимемся ко мне в кабинет?. — предложил Соболев.
Синицыну было любопытно, как выглядит кабинет вулканолога, и он согласился. Они вошли в лифт и поднялись на пятнадцатый этаж. Огромные коридоры выглядели пустынно, и, миновав с десяток дверей, старший лейтенант с Соболевым никого из сотрудников не встретили.
— У вас что, все в отпусках? — поинтересовался Синицын, подивившись непривычному для учреждения покою.
— Нет, но большинство наших летом трудятся в «поле», а те, кто есть, тихо сидят за компьютерами, — ответил Алексей Владимирович, открывая Славе дверь своего кабинета.
Синицын зашел и огляделся. Это была очень маленькая комната с огромным, почти во всю стену окном. Десять квадратных метров были завалены книгами и всевозможными коробками. Папки с бумагами громоздились штабелями вперемешку с кусками вулканической породы, альбомами и диаграммами. На столе, кроме процессора с монитором, стоял еще и принтер. Малюсенькое свободное место занимал электрический чайник, банка растворимого кофе и пачки сигарет «Ява».
Пепельница не вмещала окурки, и часть их выпала на стол.
— Извините за бардак, но для моей привычки так работать это идеальный порядок. Присаживайтесь, — пригласил Соболев.
Слава опустился на единственный свободный стул и с трудом пристроил ноги между коробками.
— Алексей Андреевич, простите, если мой вопрос покажется нескромным, но я задаю его не из праздного любопытства, — начал Синицын.
— К моему глубокому удивлению, мне показалось, что во время нашей первой встречи мы прекрасно поняли друг друга, — с присущей ему манерой улыбаться лишь краешками губ отозвался Соболев.
Слава отметил, что отец обвиняемого сегодня не так бледен, и в его взгляде уже не сквозит столь отчаянная тоска.
— Что же вас так глубоко во мне удивило? — предполагая причину, усмехнулся он.
— Да, именно это, — подтвердил догадку следователя Соболев. — Мне казалось, что в милиции работают совсем другие люди.
— Примитивные болваны? расшифровал Слава.
— Ну, так грубо я не стал бы формулировать. Но по сути, вы не слишком далеки. Я милиционеров болванами не считал, но что ваш контингент не слишком рафинирован, думал, — признался Соболев. — Поэтому побаивался встречи с сотрудником данного ведомства. Так, давайте вопрос.