Спаситель
Шрифт:
– Чего тебе?
– Я поводырь.
– Заходи. Как звать?
– Федул.
– Из работных?
– С охотничьей слободы я, господин.
– Как быстро сможешь отвезти к тунгусам?
– До тунгусов не дойдем, барин, зело люты, ин до первого лучка мочно, онамо перекликнути еродием. Черти отзовутся. Далече ловитвы страшные.
– Как далеко?
– Два дня пути.
– Ночью не ходишь?
– Заплутаем, господин.
– Сколько хочешь за услугу?
– Десять копеек.
– Я дам тебе рубль, если доставишь за день. Кони будут лучшие и запасные.
Федул поклонился.
–
***
Тишка побежал сначала на хозяйский двор, но натыкался только на запертые двери. Кругом заходились лаем собаки, но людей вокруг не было. На него побежала было одна крупная собака, размером с теленка, но Тишка запустил ей в бок камнем и наморщил лоб – где же лопату искать?
В хоромы идти ему было боязно – не хотелось там случайно наткнуться на злого приказчика – усатого черта, который собирался кого-то завтра повесить, но делать нечего – авось повезет и встретится ему Степан.
Первое удивление – отсутствие часового у хором. Тишка поднялся на крыльцо, приоткрыл кованую дверь в большие темные сени, в углу стояли метлы и веники. Тишка осторожно вошел, прислушался – кругом тишина, только где-то наверху бубнили голоса. Вдруг в углу какое-то движение – Тишка обомлел. Из-под веника вылез облизывающийся кот.
– Тьфу ты черт!
Налево дверь, расписанная разноцветными петухами, а прямо низенькая. Голбец в чулан, догадался Тишка, отворил дверцу и сразу увидел множество разных заступов и лопат, схватил первую попавшуюся и побежал обратно.
На улице царила тьма да затишье. Только псы скулили неподалеку. Тишка позабыл, что удивлялся пустым хоромам – на улице безлюдье выглядело еще зловещее, будто все люди разом унеслись в небесные выспри. Да видано ли такое, чтобы во всем остроге ни одной живой души? Жуткое зрелище. Тишка бежал к церкви. Из распахнутых ворот полетела на него вьюга с полей, обожгла лицо. Тишка прикрыл щеку рукою и тут заметил, что прямо на въезде у ворот лежит на снегу человек.
Тишка остановился, засеменил по-кошачьи, приблизился и остолбенел – мертвое тело лежало в большой луже крови, растопившей снег. Он узнал в мертвеце казацкого десятника, который встречал их на въезде.
Тишка облизнул пересохшие губы и только сейчас обратил внимание на негромкий гул, будто несколько человек тихо переговаривались неподалеку. Тишка инстинктивно пригнулся, отошел во тьму поближе к мостам у ворот, подобрался к низкой избенке, где сидел писарь, миновал торец въездной башни, выглянул и тотчас отпрянул, прижался к стене.
Увиденное казалось невероятным – огромная разночинная толпа – стрельцов, казаков, посадских, дворовых, так же смешанно вооруженная – от мушкетов с палашами до вил с топорами стояла прямо перед мостом, ведущим в острог в абсолютной тишине.
Тишка закрыл глаза, открыл, словно пытался сбросить с себя страшное наваждение и согнувшись на цыпочках побежал к амбару.
***
Тишка ворвался в амбар бледный как мел, швырнул неказистую лопату и собственноручно закрыл за собой тяжелый брус-засов. В свете лучины глаза его горели страхом.
Филипп уже видел такой взгляд у Тишки и нахмурился.
– Что опять?
– Онамо, братцы, такое…
Но
Судя по нарастающему шуму, толпа как вода заполнила все – кричали со всех сторон, звук проникал даже сверху – через дырявую крышу, о худости которой говорил приказчик. Несколько ударов обрушились на дверь. Завадский с Антоном отступили от нее. Бес ловко забрался на галерею, встал на ящики и проделав дыру в холстине, выглянул через крышу.
– Гляди-тко, брат! – позвал он Филиппа.
Завадский забрался к нему и выглянул. Толпа, вооруженная чем попало действительно заполонила весь острог, включая боковые мосты и башни. От количества факелов было светло как днем. С их ракурса была отлично видна виселица, перед которой уже зажигали костры.
– Онамо смотри!
Филипп посмотрел куда указал Бес и увидел в отдалении как несколько человек с топорами, топча чей-то труп рубила двери в низкую избу без окон.
– Тюрьма. – догадался Филипп.
Люди быстро разрубили дверь и вскоре вывели оттуда двух узников. Один из них был настоящим гигантом по местным меркам – мускулистый, широкоплечий с длинными волосами, как у Тарзана, которые ниспадали ему на плечи.
Его быстро освободили от кандалов, и вместе с другим освобожденным узником, он воздел руки к небу. Рев ликования прокатился по толпе.
Между тем со стороны хором толпа двигалась как кильватер и Филипп понял, что там кого-то тащит. Раздавалось яростное улюлюканье, злобные выкрики, мелькали руки и топоры – ясно было, что кого-то не только волокут, но и бьют.
По докатившимся крикам Филипп узнал голос.
– Тати! Разбойники! Безумцы! – надрываясь до хрипоты кричал приказчик, которого толпа волокла к виселице. – Одумайтесь! Супротив воли государевой! Супротив Бога идете!
На миг в свете костра показалось знакомое лицо человека, с которым Филипп разговаривал всего полчаса назад. С его усов капала кровь, сломанная рука безвольно болталась. Теперь он орал от боли, но его заглушали другие – за приказчиком бунтовщики волокли дьяка, лакея Степана и крупных мужиков – видимо рындарей.
Филипп тихо выругался.
– Надо срочно сваливать. – Сказал он.
Бес ухватился за края дыры, поднялся повыше, огляделся.
– Ворота настежь, – сообщил он.
– Выбраться сумеем?
Бес скептически поглядел на лица внизу и покачал головой.
– Попробуем. Антон, выкопай мешок!
Антон схватил лопату с завидной скоростью стал копать.
Бес между тем вел наблюдение. Приказчика Итанцинского острога и дьяка казнили первыми. Их не вешали, а раздели догола, зачитали народный «приговор» и отрубили головы, следом топоры заработали активнее – казнили пару каких-то подъячих, рындарей. Филиппу больше всего было жаль старшего лакея Степана – он не противился, не кричал, а покорно исполнял волю бунтовщиков – вставал куда велено, склонял голову как скажут, но и его не пощадили – златовласая голова покатилась с эшафота на снег в толпу, под одобрительные крики.