Спаситель
Шрифт:
Тут Завадский посмотрел на старца. Боль того уже не точила очевидно – глаза излучали властное благодушие, но слезились, как у нездорового.
На столе у окна лежали горячие калачи, в деревянных кадушках яблочное и черничное варенье, сливки – старец собирался чаевничать.
У Завадского гора свалилась с плеч. Уже в дороге он узнал, что из оленьих топей к Вассиановой общине выдвинулся обоз с сотней пудов хлеба и устным наказом о товарах на обмен. Включалась туда и внушительная доля Вассиана за перекупку. Сработал план – не тратя времени на переговоры (о чем толковать, коли выгода сплошная), Серапион следом за посланцем направил к ним обоз с хлебом. Слухи ползли и дальше, на север, где таились другие общины. Как ни любил власть Вассиан,
Сотню пудов везли в Причулымский острог на трех крепких телегах. В сопровождающих – пятеро. Завадского радовало, что с ним снова ехали Антон и Данила. Из остальной троицы за Завадским приглядывал приближенный Вассиана Канашка-Никанор, которого за угрюмость называли Филином. Ростом он был как медведь, вставший на задние лапы.
Отдыхали мало – Завадский хотел наверстать упущенное, потому прибыли уже к вечеру второго дня пути.
День закатывался погожий, но Мартемьян Захарович встречал в богатой шубейке, расшитой золотом. Такой маскарад диковинно смотрелся на фоне остальной серости – мелькали ввалившиеся глаза на любопытных лицах давно не едавших досыта посадцев, пыльные кафтаны казаков, дырявые рубахи служилых, тащивших казенный инструмент для обмену.
Мартемьян самолично встретил их в остроге в окружении казаков. На короткобородом лице властного приказчика играла улыбка, и, казалось, как будто в ее бездонном лукавстве нашлось место и толике радости непрогадавшего игрока.
– А я ужо мнил – не заплутал ли наш немой чудотворец. – Приветственно пошутил Мартемьян, вальяжно подходя к спрыгнувшему с телеги Завадскому. – Казаков алкал сбирати на розыски.
– Не нужно казаков, Мартемьян, ты лучше обменяй нам пищалей и карабинов, чтобы мы по дороге ездили, а не по залесьям, страшась разбойников.
Приказчик хитро прищурился, сунув большие пальцы за пояс, из-за которого вываливался немалый живот и посмотрел за плечо Завадскому.
– Еже привез?
– Пока отборной муки пятьдесят пудов и овса столько же. На подходе еще сотня от общины старца Серапиона.
Мартемьян усмехнулся.
– Дивлюсь я тебе, раскольщик. Сице полтретья ходок и без штанов останемся.
– Так начинай посылать своих казаков в соседние остроги.
– Стало быть все буде?
– Все общины согласны, мы завалим тебя хлебом, мясом и рыбой. Взамен бери для нас инструменты, хлопок, соль, пеньку. И главное – оружие.
– Понадобится годины в мале.
– Мы тебе доверяем.
Обратно старообрядцы выехали в тот же вечер, несмотря на предложение Мартемьяна в отдыхе. Завадский спешил, следуя за чистым своим звериным инстинктом, а общинники пока еще опасались казаков. Везли на трех телегах с обновленными лошадями казенные топоры, косы, молоты, заступы и сошники. На ногах Завадского переливались новые сапоги из овечьей кожи, разукрашенные жар-птицами. Чем-то они напоминали ему ковбойские сапоги. В лицо дул крепкий сибирский ветер, дышалось легко, балагурили весело мужики и все же одному не рад был Завадский – не соглашался дать ему Мартемьян оружия. Ни самого худого, ни сломанного, ни даже бердыша какого-нибудь. А оружие ему нужно было позарез.
Не согласился Мартемьян на оружие и в третью поездку, и в четвертую, и во все последующие. Поначалу отшучивался, затем оправдывался подотчетностью, а при попытке Завадского осторожно поднажать – показал зубы. Нет, не считал он равным себе раскольника. Тем временем к Вассиановым скитам тянулись тайными путями обозы из раскольничьих общин, откуда на новых телегах переправлялись в Причулымский острог, который выменяв на все что было у него казенного, кроме оружия, обеспечил себя провизией на целый год. Мартемьян теперь отправлял обозы для перепродажи в соседние остроги и даже в промысловые артели. Торговля сказалась и на старообрядцах – Мартемьян сам продавал уже не казенные товары, а выменянные на хлеб. Повеселели скорбные лица, закипела стройка, замелькали
В том году хлеб шел по высокой цене. Крестьян из предуральской России еще привозили мало, пашенных земель искать некому - не то, что сеять и жать, провизии ждали казенной из воеводских житниц, откуда ввиду воровства и разбойных набегов она нечасто доходила до отдаленных острогов либо покупали втридорога у купцов-перекупщиков. Служилые казаки без еды, жалованья зверели и сами грабили тех, с кого собирали ясак. Народ разбегался по бескрайнему сибирскому космосу. Самые презираемые – раскольники закрытыми общинами трудились как пчелы. Одна странная напасть помимо гонений за упрямство преследовала их в те годы – парадоксальная тяга к запощениям и самосожжениям. Морили себя голодом, горели иноки в скитах, чернецы в срубах, семьи в избах и целые общины в гарях.
Возвращаясь в общину всякий раз Завадский ощущал угрозу – в косых взглядах приближенных экстатиков Вассиана, в уродливом бревенчатом храме, похожем на самую большую в мире спрингфилдскую скотобойню корпорации «Макдональдс», и даже восхищенные лица рядовых общинников, которые видели в нем спасителя их собратьев и их самих от бедности и простых жизненных тягот ясно говорили – Вассиан этого вечно терпеть не станет.
Завадский обретал достаток по здешним меркам, к доброй если не славе его, то авторитету прибавлялось влияние, усиленное рассказами от сопровождавших его в поездках староверов. Слухи о нем проникали в соседние общины. Он жил независимо – не ночевал более в избе сыновей Кирьяка, а нанял мужиков, которые построили ему небольшую избенку на восточной окраине поселения рядом с ручьем и подальше от Вассиана. Он не ходил на проповеди и вообще жил в понимании общинников странно – как дачник, изредка наведывающийся в свой домишко. Между тем, людей притягивал и странный образ его бытовой жизни. В один из редких свободных дней между доставками он призвал кузнеца и плотника, закрылся с ними на полдня в избе, а затем уехал с очередным обозом. В его отсутствие кузнец с плотником соорудили в ручье странное устройство – к обитому железом бочонку приладили клапан с двумя деревянными трубами. Клапан укрепили металлическими накладками. Диковинно он надувался и прыгал, брызжа водой, повышая давление в бочонке. Одна труба шла в пристройку к избе Вассиана, в которой располагалась баня. Так, завел себе Завадский собственную воду в доме.
– Еже теперя? – потешались рядовые старообрядцы, воодушевленные увиденным. – Печь чудной Филипп построит, что сама пироги печь станет?
– Еже тебе печь! А штоб в рот их сама клала?
– Охохо.
– Господь нам его прислал. За муки испытанные. – Говорили некоторые вполголоса, а другие молчали, соглашаясь одними лишь взглядами.
А кузнец между тем и себе в кузнице соорудил водонапорное устройство, и теперь Кирьяк с Агафоном в своих домах требовали такого же.
Наблюдая растущее влияние загадочного «немого», Вассиан, как опытный властитель был осторожен. Сперва надо бы прибрать к рукам источник влияния, а потом уже устранить смутителя душ и сердец невинной паствы.
Для этой цели однажды с Завадским был послан порученец Вассиана – ушлый говорливый мужик Никита Белоус, бывший когда-то дьяком в Дмитровском приходе – на правах старшего он попробовал было сменить Завадского в деловых переговорах с Мартемьяном, но приказчик лишь сунул порученцу ковш водки, велел выпить, а затем со смехом вытолкнул его во двор.
– Не староват подмастерье? – обратился он к Завадскому.
– Это человек Вассиана.
– Вассиана? Я и позабыл уж, еже у вас там всё какие-то старцы. Думал, ты, разбойник, там всем ведаешь.