Спаситель
Шрифт:
– А кто же правит вами?
– Ин никто не правит, сбирается круг и на ем все сказывают и решают братским советом.
Вперед выступил Данила.
– Ежели хотите быти хозяевами у себя и верно сказывает брат наш Истома, еже лютуют ваш воевода с рындарями, стало быть легко люд поднимете. – Сказал он.
– Токмо вздивиячитесь [будьте одержимыми], – добавил Антон, – хотите победить малой кровью, действуйте быстро и смело, яко нужники.
– Сице, с чего ж зачинать? – спросил Кроль.
Воины многозначительно замолчали, только Данила кивнул на стоявшего перед ним Истому.
– Зачнем
***
Подходя к воеводской коморе, письменный голова Семен Федорович Бутаков поправил кружевные манжеты голландского платья, которое позволял себе иногда надевать, несмотря на косые ухмылки дворни, протянул руку к дубовой двери, собираясь постучать, как вдруг внимание его привлекло движение справа. Бутаков повернул голову – из темного угла коридора молча взирали на него двое страшных рандырей Карамацкого. Семен Федорович чуть было не вздрогнул от неожиданности. И посем, они всякий раз зде таятся яко хорты в логове? – подумал он. Следом распахнувшая дверь воеводской коморы едва не сшибла его. На него выкатился тяжелый как огромное пушечное ядро Карамацкий, вращая бешенными глазами.
Бутаков знал, что полковник последнее время много чудит, а накануне даже избил до смерти палкой крестьянского отрока за недобрый взгляд – деяние, елико совершенное другим лицом неминуемо приведшее бы к наказанию. Но не в случае с Карамацким.
Семен Федорович улыбнулся своей приветливой улыбкой, прикрыл мимолетный испуг шутливым тоном.
– Убо уходите, Осип Тимофеевич?! – по-дружески протянул Бутаков. – Эге, сице редко видимся последнее время, досталь позабыли про нас.
Карамацкий не сводя глаз с Бутакова сдвинул брови. Дышал он тяжело, через рот, будто был пьян.
По сгустившемуся смраду пыточных изб Бутаков понял, что позади него неслышно появились рындари Карамацкого.
– Про вас? – тихим выдыхом переспросил Карамацкий, так что Бутакову стало страшно и он подумал, что именно таким жутким взглядом, наверное, смотрит полковник на тех, кого пытает на дыбе долгими часами.
– Семен Федорович, ты? – раздался из коморы голос воеводы. – Живей заходи!
Бутаков изобразил намерение, что хочет войти в дверной проем, прегражденный Карамацким – юркнул было в узкую щель слева, но Карамацкий двинулся на него, словно на пути у него никого не было и пошел по коридору протолкав грудью перед собой несчастного Бутакова метра три, пока тот наконец не высвободился.
– Что это с ним такое? – спросил Бутаков, войдя, наконец к воеводе.
Иван Иванович Дурново, сидевший в своем парчовом кресле у окна, поморщился и махнул рукой.
– Еще одна забота.
– Аще, Иван Иванович, к сей ходячей заботе пора бы чай уже привыкнути.
Дурново задумчиво посмотрел на письменного голову.
– Дивись – нашелся краденный ясак отряда Егупова.
– Ох ты, ну слава Богу!
– Елико бы
– Скороходова?! – удивился Бутаков, а потом вдруг призадумался.
– Скороходова и есть… Мужа твоей Марфушки.
– Да-а… – Протянул Семен Федорович и вдруг нахмурился. – А про Марфушку-то это ты к сему, Иван Иванович?
– Да сице, к слову просто приплелось.
– Так ведь то и не секрет вовсе. – Заморгал Бутаков. – Ванька Скороходов… ин бо человек он же верный.
– Ты токмо, Семен Федорович, суждения свои по сему поводу, во еже яко сейчас не удумай нигде распускати.
– Че-вой?
– Не плюскай, сказываю – ни егде о сём особливо.
– Ты убо пояснил бы, Иван Иванович.
Воевода сцепил пальцы рук, посмотрел на Бутакова внимательно.
– Ты, Семен, дураком ведь никогда не был. Во-ся так и мыргай глазами, ежели разговор о сю сторону пойдет. Да не подвякивай.
Бутакова вдруг окатил жар страшной догадки: зять его Скороходов, страшный взгляд и поведение полковника за дверью… Он под подозрением Карамацкого!
Семен Федорович еще похлопал глазами, потом взял себя в руки.
– Ну ты-то бо ведаешь, Иван Иванович, еже то ересь полнейшая. Тьфу ты навет! Изречь яко противно даже!
– Ведаю, да хватит о том… Я же тебе про мосты в остроге сказать хотел, прикажи-ка ты земским отобрать людей, древоделов хороших, да…
Но Бутакова было не остановить, он продолжал бормотать себе под нос:
– Ты убо знаешь меня, Иван Иванович, давне-е-енько зналися ин потому нас двоих обрядили…
– А ну-ка перестань! – рассердился Дурново.
– Ин коли так, аще, просто напомню тебе, – сказал деревянным голосом Бутаков, – еже ты зде воевода, а не он!
Иван Иванович поморщился и отправил письменного голову восвояси, позабыв даже про ремонт укрепительных мостов.
***
Когда Бутаков ушел, воевода призадумался – невеселые мысли царили в его голове, среди которых стала выделяться и низводить до незначительности все прочие одна – как все разом прекрасно бы стало, исчезни вдруг Карамацкий. Вот ежели бы свалился он пьяный с увала в Томь или, скажем грохнулась на него сосуля с ендовы Спасова Храма.
Несерьезные то мысли, не воеводские! – отогнал инфантильные фантазии Иван Иванович и опустил взгляд на докладное послание о неприятном инциденте в Егорьевке, что в десяти верстах от Томска – там холопы откупщика Брыкалова изрубили топорами хозяина, утопили в проруби его приказчика и пограбив их хоромы, лабазы и конюшню убежали в леса. Вчера доставлена была похожая фигура от земского бурмистра из Ондатрова – онамо на дальней промысловой веси целовальник Шелкопряд с десятком холопов ограбил амбар купца Образинова и отсек тому голову бердышом. Вот избавься теперь от Карамацкого! Только полковник свихнулся на своих шаманах и заговорах, как целый уезд вразнос пошел. Два серьезных происшествия, требующих самой серьезной реакции служилых, а Карамацкому хоть бы хны – даже не услышал, что о том сказывал ему воевода. Только о Скороходове своем, да Бутакове талдычит. А на нем ведь еще Причулымский и Ачинский остроги. Вестей оттуда нет давно уж, а ведь за то деяние тоже в ответе Карамацкий.