Спаситель

Прохоров Иван

Едва Варлаам погрузился в приятный сон, как перед ним возник упитанный келарь Автандил и принялся трясти его, заунывно повторяя:

– Батюшка Варлаам, батюшка Варлаам, батюшка Варлаам, ба…

Варлаам уже поняв что к чему заревел, отвернулся к стене, швырнув в келаря бархатной подушкой и снова стал погружаться в дрему, но не тут-то было.

Автандил ухватил его теперь за ногу и принялся снова трясти, повторяя свое заунывное про батюшку.

Смирившись с реальностью, Варлаам сел, перекрестился. В келье было жарко натоплено. Потребовав у келаря кувшин холодного

квасу, настоятель босиком пошлепал по чисто намытому монастырскими холопами полу в ризницу.

Чувствовал он себя отвратительно – мало того, что не выспался, так еще пробудили его в таком прескверном состоянии, когда все кругом противно, да к тому же донимают проклятые изжога и отрыжка. Он знал, что воеводу заставлять ждать не стоило, но в одиночку все никак не мог справиться с облачением. Обычно ему помогали с этим четыре помощника-алтарника, келарь пошел искать их, да никого не нашел – во внеслужебный час это было непросто. Алтарники могли убежать к девкам.

– Зови хоть Кузьку, – пробасил хриплым спросонья голосом Варлаам, – тот присно в трапезной под лавкой дрыхнет.

Варлаам справился кое-как с подрясником, подвязал вервия, но натянуть мантию и епитрахиль в одиночку ему было уже не под силу.

Настоятель накинул было мантию и стал шарить в ней своей большой головой, словно кот запутавшийся в тряпке.

В это время отворилась с протяжным скрипом дверь.

– Кузька! Ты?! А ну помоги мне, прохвост!

Позади скрипели половицы.

– Живей, черт!

Тут вдруг каким-то чудом, нашелся отворот и голова настоятеля вынырнула из криво надетой мантии.

Варлаам закрутил было головой, но тотчас вздрогнул, рука непроизвольно дернулась осенить себя знамением, но вряд ли бы это ему удалось – шеи настоятеля коснулся кончик лезвия сабли, а державший ее демон со страшно дергающимся лицом приложил палец к губам:

– Ш-ш-ш….

***

Иван Иванович Дурново до конца не ведал на что рассчитывал. Хотелось ему испросить хотя бы у кого совета. Но у кого испросишь, если ты сам – воевода? Может быть, он не самый сильный воевода, но уж точно не самый глупый. По крайней мере он так считал. Просто ему не повезло. Да в конце концов разве не знал он ответа? А ежели и знал – где взять чуть-чуть везения, немного лихости, коей всегда недоставало его характеру и, пожалуй, благословения? «Зело много думаешь ты, Ваня, такожде и передумать мочно», – говорила ему иногда жена.

Старый приятель его Варлаам, несмотря на некую косность имел большой опыт в интригах и борьбе за власть и умел не только понимать иносказательные речи воеводы, но и так же иносказательно, как бы невзначай, ненароком, словно говоря как бы о чем-то другом – давать иногда дельные советы.

Такие пространные беседы порой случались между ними и сейчас воевода рассчитывал как раз на такую.

Иван Иванович глядел в стрельчатое узкое окошко и вид ему открывался удивительный – сосновый лес с высоты Юртовой горы исполинскими рядами поднимался в волнующие розоватые небеса. Иван Иванович даже умилился и решил осенить себя крестным знамением, но в этот момент дверь позади отворилась

и воевода сделал вид, что только оглаживает в задумчивости бороду.

Он так и стоял, глядя в окно, следуя правилам негласного ритуала между ним и настоятелем, согласно которому первым начинал речь Варлаам – как правило, он произносил какую-нибудь фразу из Священного Писания или Ветхого завета, удачно извлеченную из недр памяти под настроение или контекст просчитанной старцем ситуации, пока Иван Иванович изображал глубокую задумчивость, что в их игре должно было воплощать образ рассудительного и мудрого правителя.

Варлаам, конечно же, тоже следуя ритуалу, медленно подошел к соседнему окну, остановился. Созерцает, – подумал Иван Иванович, ловя боковым зрением движения темной мантии. И есть что – погода сегодня – настоящее волшебство, зимняя сказка.

И только подумал, Иван Иванович, что пора бы уже Варлааму изречь свою глубокомысленную фразу, как справа зазвучала незнакомая речь:

– В такую погоду мы с дочкой любили ходить в лес, кататься на лыжах…

Воевода резко повернул голову и обнаружил, что напротив соседнего окна стоит вовсе не Варлаам, а какой-то высокий человек в странном черном одеянии – со своими ниспадающими черными волосами, короткой бородкой, спокойным лицом и умными глазами, этот человек даже чем-то напомнил ему Христа с иконы Симона Ушакова «Великий Архиерей».

Между тем, странный человек, будто не замечая воеводы, продолжал говорить, мечтательно глядя в окно:

– Я рано научил ее кататься. Ей поначалу не нравилось, но я думаю, если ты родился в России, ты обязан хорошо ездить на лыжах. Хотел бы я показать ей эту горку, думаю, она бы ей понравилась.

Говорил человек чудно, однако уверенное не по чину выражение лица его, поза с заложенными за спину руками и поведение в целом воеводе не нравились.

Незнакомец повернул к нему голову.

– У тебя ведь тоже есть дочь?

– Ты кто таков? – строго спросил воевода.

Незнакомец только усмехнулся и снова отвернулся к окну.

– Ты слышал, Иван Иванович, что в Москве теперь новый царь? – сказал он флегматично. – Заточил свою сестру в монастырь. Рубит головы направо и налево. Создает свою армию. Скоро станут звать его Великим. Знаешь его имя?

Воевода вдруг заподозрил, что незнакомец ведет себя так уверенно неспроста. А может статься и потому, что он какой-то тайный посланник из Москвы. Не зря он, явно не здешний, знает его имя – значит знает и кто он и по всей видимости имеет основания так вести себя с самим воеводой.

– Петр Алексеевич. – Ответил воевода, продолжая пытливо буровить незнакомца взглядом.

– А второго?

– Второго?

– Второго государя.

Воевода наморщил лоб и вдруг будто удивившись внезапному открытию, произнес:

– Иван…

Человек снова посмотрел на него.

– В Кремле еще стоит двойной трон, а ты имя едва вспоминаешь.

Воевода призадумался, растерянно разглядывая диковинное одеяние незнакомца, а потом будто опомнился – тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение.