Спасители града Петрова
Шрифт:
Откуда родом Ярцев и где служил, Воейков на этот раз не спрашивал, наверное, помнил из разговора во время предыдущей встречи. Лишь поинтересовался:
– Где вы так загорели? Уж не в финских ли болотах?
– Никак нет, – отреагировал Ярцев. – Кожа у меня такая. Я ведь по матери итальянец.
– Знаю, знаю, – произнёс Воейков и тут же перешёл к делу: – Скажите, поручик, как вы расстались с теми двумя итальянцами, которые год назад желали под Умео испытать свои фугасы?
– Хорошо… можно сказать, дружески.
– Почему вы так считаете?
Ярцев слегка смутился:
– Я пугал их ссылкой в Сибирь, чего они боялись как огня. Но потом объявил,
– Блефанули?
– Можно сказать и так… Виноват…
Ярцев почувствовал: что-то случилось, и ему сейчас за самоуправство по отношению к подданным другой страны изрядно влетит. Но всё вышло как раз наоборот.
– Что ж, блефануть не грех, а в некоторых делах даже очень нужное качество. – Воейков хитро улыбнулся и тут же цепким взглядом посмотрел в глаза Ярцеву. – Они вам о себе что-нибудь рассказывали?
– Рассказывали и немало. Итальянцы народ говорливый.
– Но вас сослуживцы характеризуют как человека больше молчаливого, нежели любителя поговорить?
– Наверное, потому, что по отцу-то я русский.
Снова на лице полковника мелькнула улыбка и тут же исчезла; взгляд стал серьёзным:
– Что итальянцы рассказывали вам о себе?
Ярцев не ожидал подобного расспроса, поскольку не знал, зачем был вызван в Петербург. Но всё происходящее год назад хорошо отложилось у него в памяти:
– Оба они родом из Неаполя, но живут в Милане, там у них мастерская. За старшего синьор Винченцо. Второй, Джулиани, – его ученик и помощник. Кстати, Винченцо приходится родственником самому принцу Богарнэ.
Услышав такое, Воейков откинулся на спинку кресла и задумался.
– Ну а если в ближайшее время вам доведётся снова увидеться с этими итальянцами?
– Это будет радостная встреча за бутылками вина. Кстати, за бутылками вина мы и расстались.
– Они отплыли на том же самом корабле, на котором прибыли и на котором вы пытались захватить ящики с минами и пушки?
– Так точно, на том же самом.
Воейков поднялся, не спеша подошел к большому окну, размеры которого соответствовали размерам кабинета; открыл створку. В духоту кабинета тотчас ворвался бодрящий воздух с берега Невы. Воейков жадно вздохнул, словно ему не хватало кислорода, потом повернулся, подошёл к сидящему Ярцеву и произнёс то, ради чего, наверное, и вызвал его:
– Поручик, вы нам подходите. А посему переводитесь служить в секретную экспедицию при Военном министерстве.
Ярцев поднялся, стоял по стойке «смирно», слушал уже стоя. И вдруг невольно спросил:
– Прошу прощения, господин полковник, но вы только что сказали «секретная экспедиция». Не будете ли вы столь любезным, чтобы пояснить, что это такое?
Воейков, похоже, ожидал подобный вопрос:
– Любопытство, граф, в нашем деле похвальное качество. Узнаете, узнаете и совсем скоро, – сухо произнёс он и, попросив подождать, вышел.
Вернулся он минут через десять:
– Прошу следовать за мной.
Они вошли в большой просторный кабинет, заметно больший, чем кабинет Воейкова. Увидев сидящего за столом человека в генеральском мундире, поручик Ярцев почувствовал, что у него вспотела спина. Сидевший за столом генерал поднялся, вышел из-за стола и пошёл им навстречу. Это был не кто-нибудь, а сам военный министр Барклай-де-Толли. Не успел Ярцев представиться, как тот спокойным голосом предложил:
– Прошу садиться, господа.
Аудиенция была недолгой.
– Слышал о вас, – сказал министр, оценивающе рассматривая Ярцева. –
И Барклай стал задавать вопросы на родном для него немецком, продолжая всматриваться в лицо Ярцева. Тот невозмутимо отвечал. Наконец министр посчитал целесообразным прекратить своего рода допрос.
– Вы нам подходите, – произнёс он те же слова, что и Воейков. – С этого дня, капитан, вы состоите на службе в Секретной экспедиции при военном министре.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, вы изволили сказать, капитан?
– Я не оговорился. Отныне вы – сотрудник экспедиции, будете проходить службу в чине капитана. Мною подписана грамота о производстве вас в оный чин. Но в силу обстоятельств носить вам мундир капитана какое-то время не доведётся.
Ярцев молчал, не совсем понимая услышанное, а Барклай продолжил:
– Какие задачи вам предстоит решать и вообще обо всём, связанным с вашей службой, вас посвятит начальник Секретной экспедиции полковник Воейков, – движением правой руки Барклай указал на сидящего справа и наблюдавшего за разговором Воейкова и вдруг как-то неестественно сжался. Ярцев сразу понял: это от боли. Все офицеры, участники Северного похода, знали: правая рука, которую Барклай-де-Толли едва не потерял в сражении под Прейсиш-Эйлау, всё ещё до конца не зажила. Ярцев почувствовал себя виноватым – военный министр из-за него сделал болезненное движение рукой – и больше задавать вопросы не решился.
Проводив Воейкова и Ярцева до дверей кабинета, Барклай-де-Толли, перед тем как проститься, серьёзным тоном произнёс:
– Господа, война с Францией не за горами. Результат войны будет зависеть и от вашей службы.
Он, Павел Ярцев, мечтал пойти дальше отца, отставного майора, и стать если не генералом от артиллерии, то уж точно – полковником. Он изучал, когда позволяло время и обстановка, научные труды по истории артиллерии, интересовался инженерным делом. По части артиллерии его особенно интересовала полевая артиллерия, к которой относилась его бригада. Когда офицеры убивали время за карточной игрой, он размышлял о реорганизации полевой артиллерии русской армии и даже был близок к тому, чтобы послать в артиллерийское управление министерства свои предложения. Но случай с итальянскими инженерами всё круто изменил. В Министерстве военно-сухопутных сил ему довелось быть, но… совсем по другой причине.
…В начале осени 1810 года по городам Европы отправился в вояж капитан русской армии Павел Петрович Ярцев, он же экспедитор (агент) Секретной экспедиции при военном министре, а для европейцев – итальянец, собиратель и коллекционер старины.
Военная разведка существовала с древнейших времён, ибо каждый крупный военачальник стремился добыть максимум сведений о противнике. Но если в годы Цезаря и Чингисхана она сводилась к проникновению в тыл врага и выведыванию сведений, характерных для данной конкретной ситуации, то чем взрослее становилось общество, тем в большей степени разведка военная превращалась в разведку военно-политическую. Теперь уже становилось необходимым знать не только количество сабель, штыков или пушек у противника, не только места и характер расположения главных сил, но и знать будущие цели и намерения королей, герцогов, султанов, их послов и доверенных лиц. Особенно наглядно это проявилось в начале XIX века во время наполеоновских войн. И война Франции с Россией не станет исключением.