Спасители града Петрова
Шрифт:
Устроившись поудобнее на небольшом сером валуне, коих в окрестностях было великое множество, Ярцев принялся читать письмо. Это было первое письмо из дома после завершения войны со Швецией. На этой войне он со своей ротой в составе Северной группы войск прошёл по льду Ботнического залива, минуя снежные бури, шквальные ветра и ледяные заторы.
Раздавшиеся за спиной шаги заставили Ярцева оторваться от чтения и обернуться.
– Держу пари, граф, что оно от дамы, – капитан Граббе кивком головы указал на зажатый в руке Ярцева листок письма.
– Вы удивительно проницательны, барон, но должен вас разочаровать: письмо из дома от отца.
Потомок прибалтийских немцев
– Чёрт бы побрал этих финнов, – проворчал он. – Среди женщин ни одной приличной мордашки.
– Ну, это вы зря. Я встречал молодых девушек, румяных, весьма приятных на вид.
Граббе поморщился:
– От них пахнет сеном и скотным двором, как от наших крестьянок.
– Но они не крепостные, они свободные. Здесь нет ни барина, ни управляющего.
– Какая разница, Ярцев. Впрочем, это ещё полдела. Беда в том, что они по-русски ни бэ, ни мэ, ни кукареку. Как и я по-ихнему… И французского с немецким не ведают.
– Вам бы парижских кокоток… – засмеялся Ярцев и хотел было вежливо попросить сослуживца не мешать чтению письма, как тому вдруг пришла в голову мысль:
– Послушайте, граф, почему бы вам не попробовать объясниться с ними на итальянском. Вы же у нас в бригаде единственный, кто хорошо говорит на языке Цезаря?
– Может, лучше на китайском? – едва не съязвил Ярцев, но промолчал, понимая, что Граббе мог и обидеться. А там и до дуэли недалеко – дуэли в бригаде иногда случались, причём из-за мелочей. У Ярцева же с Граббе отношения были хорошие, можно сказать, дружеские. В минувшую войну оба командовали артиллерийскими ротами. Правда, в последние дни войны Ярцева назначили командовать пионерной, то есть инженерной ротой, но это мало что изменило в их отношениях.
Спор, на каком языке разговаривать с финскими девушками, остался нерешённым. К ним неторопливой, но уверенной походкой приближался ещё один сослуживец.
– О! Явление второе: те же и ротмистр Петушков. Знает, когда появляться, – театрально воскликнул Граббе и тихо, почти шёпотом, пояснил: – Два дня назад я имел неосторожность дать 50 рублей взаймы этому пройдохе. Не повторяйте, Ярцев, моих ошибок.
С этими словами Граббе исчез в лесной чаще.
Относительно содержания письма Петушков оказался более проницательным, чем Граббе:
– Как изволит поживать Херсонская губерния? Как здоровье вашего достопочтеннейшего батюшки?
– Лучше некуда, – вздохнул Ярцев, ответив на два вопроса сразу; взгляд его, направленный на сослуживца, красноречиво говорил: «Шёл бы ты куда подальше…»
Командир конной роты ротмистр Петушков был самым старшим в бригаде, и у него всегда не было денег. Причиной отсутствия таковых являлась неуёмная страсть к карточной игре, после которой долги Петушкова постоянно увеличивались.
– Сколько вам? Пятьдесят? Сто? – невозмутимо произнёс Ярцев, желая поскорее избавиться от безденежного ротмистра и продолжить чтение письма.
– Пятьдесят, только пятьдесят! – воскликнул Петушков и тут же поправился: – Хотя… лучше бы сто…
Пока Ярцев доставал бумажник, Петушков принялся разглагольствовать:
– Поручик, вы моя добрая фея. Как я вам завидую, что вы не играете в карты.
– Ну, отчего же, случается, играю.
– Но книги вы любите больше. Наверное, любовные романы о благородном принце и юной принцессе…
– …которую зовут «Artiliery», – закончил за ротмистра Ярцев и подавил усмешку: на итальянском «Artiliery» означало «Артиллерия».
– Какое красивое имя.
«Ох, и дурак же ты, братец… прости Господи…» – хотелось сказать Ярцеву, но он промолчал.
Сторублёвую ассигнацию Петушков принял, как самую дорогую вещь на свете.
– Вот уйду в отставку через пару месяцев, отправлюсь в Тамбовскую или Рязанскую губернию, женюсь на какой-нибудь вдовушке. Будете приезжать, будете самым желанным гостем…
Наконец Петушков удалился, и Ярцев продолжил чтение. Читал не торопясь, иногда останавливался, задумчиво глядя перед собой. Что-то грустное стало овладевать им – может быть, память о матери?
Он, Павел Петрович Ярцев, родился в Херсонской губернии, где у отца, отставного майора, а впоследствии титулярного советника, было небольшое родовое поместье. Мать часто болела, особенно зимой. И когда ему было 7 лет, отец, обременённый хозяйственными заботами, отвёз его в Петербург, в дом своего друга, инженер-генерала Белаковского. Тот и определил мальчика в сухопутный кадетский корпус. Здесь, в Петербурге, провёл он 11 лет, видел Екатерину, Павла, Суворова – исторических для России личностей и, закончив корпус, вышел с эполетами артиллерийского подпоручика. В корпусе помимо всего прочего их обучали французскому, немецкому, а он вторым языком после русского считал итальянский, ведь его мать была итальянкой. Он старался как можно чаще общаться и говорить с теми, кто говорил на итальянском: владельцами небольших кафе, кондитерских и даже с цирковыми артистами. Эти разговоры напоминали ему о матери, которая в нём, в единственном сыне, души не чаяла и умерла, не дождавшись, когда он станет офицером. И на службе знание итальянского пригодилось. Он познакомился с инженером-итальянцем, строившим фортификационные сооружения. Синьор Теразини, так звали инженера, был принят на русскую службу. Теразини всегда улыбался и энергично махал руками, когда говорил сам или слышал итальянскую речь от русского офицера. А потом были в 1807 году Прейсиш-Эйлау, а в 1808–1809 годах Русско-шведская война – сражения, в которых артиллерийская рота под командованием поручика Ярцева проявила себя с наилучшей стороны.
Ярцев продолжал читать письмо. Отец писал, что хозяйственные дела идут неплохо, хоть и цены на пшеницу несколько упали. Ещё писал, что Марфа Андреевна и Татьяна Юрьевна кланяются, ждут, когда он соизволит пожаловать домой. На Марфе Андреевне отец женился четыре года назад. И когда он, Ярцев-младший, перед началом военной кампании 1807 года приезжал последний раз домой к отцу, то нашёл Марфу Андреевну весьма приятной особой. Но… мать ему она никогда не заменит. И Марфе Андреевне он, уже поручик Ярцев Павел Петрович, тоже приглянулся. Как, впрочем, и её дочери Татьяне Юрьевне – барышне на выданье. Тогда он ещё подумал: а что, если, вернувшись с войны, уйти в отставку, жениться и заняться… нет-нет, только не хозяйством, это не для него. Его всегда интересовала техника, и он мечтал поступить в Московский университет на инженерные курсы, чтобы в дальнейшем строить мосты. На них он иногда долго засматривался в Петербурге, любовался. А что, и поступил бы… и не сидел бы сейчас здесь, в этой дыре…
Знакомый голос прервал его раздумья, заставил оторваться от письма:
– Поручик, в знак благодарности сообщаю вам преприятнейшую новость. – Ярцев не заметил, как перед ним снова появился ротмистр Петушков. Ярцев поднял голову, ироническим взглядом окинул сослуживца:
– Если речь идёт о дополнительном займе, то новость для меня отнюдь не самая приятная.
– Ну что вы, что вы, мы люди скромные. Нам много не надо. А новость такова: вас изволит к себе требовать сам…
На бригадном жаргоне «сам» означало – командир бригады.