Спасти президента
Шрифт:
Из всех возможных комплиментов это был сейчас самый своевременный. Умная Аглая словно бы догадывалась о моем интимном пари с госпожой Фортуной...
— Постой, а почему ты еще со мной на «вы»? — вдруг удивился я. — Правда, мы на брудершафт не пили, но после этого сам Бог велел перейти на «ты».
— Как тебе больше нравится, — нежно отозвалась Аглая и погладила меня по щеке. От руки ее пахло молоком и медом. То есть, конечно, французскими духами с тонким запахом молока и меда. — Я просто подумала, что, может
— Вздор! — решительно возразил я, вдыхая библейский аромат. — Никаких дистанций. Чем ближе к телу, тем толще карма. Так говорил Заратустра.
— Поняла, — голосом послушной гимназистки произнесла Аглая. Без очков она выглядела лет на пять моложе: уже не девочкой, но еще не мадам. Самое то. — Как же вас... как тебя лучше называть? Аркашей? Ариком?
Я попробовал на вкус оба слова, особенно последнее. Ни одна из моих прежних женщин не звала меня Ариком. Свежо и оригинально. Жаль, что это сокращение от Арона или Арнольда, а не от Аркадия. Будь я Шварценеггер, мне бы подошло.
— А как ты называла нашего Александра Яковлевича? — вместо ответа поинтересовался я. — Наверное, Аликом?
— Не совсем, — засмущалась секретарша.
— И как же? — не отставал я.
— Хомячком, — потупив взор, сообщила Аглая. — Ему нравилось.
Меня позабавило, что экс-начальник «Останкино» откликался на такое фамильярное прозвище секретарши. Но сам я, пожалуй, остановлюсь на более традиционном варианте. Луиза, моя первая неверная пассия, надежно отучила меня от всех этих рыбок, птичек, заек, крокодильчиков и прочего зоопарка в постели. К сожалению, от хомяка до рогатого оленя — расстояние всего в полшага.
— Знаешь что? — предложил я, поразмыслив. — Зови меня запросто Аркадием... Николаевичем. Тебе и самой будет легче запомнить, и при подчиненных не собьешься.
— Гениально, Аркадий Николаевич. — Секретарша покрепче прижала двух моих альпинистов к своим Альпам, рискуя раньше времени вызвать в горах снежную лавину.
Я почувствовал острый прилив сил. С этаким ее темпераментом я даже могу не донести флаг до вершины и водрузить его где-нибудь на пол пути.
— Оверкиль! — спешно скомандовал я, чтобы не потерять инициативу. — Играем классику.
Сообразительная Аглая уже знала эти выражения и вместе со своим богатым ландшафтом перекатилась на мою позицию: ноги шире плеч, глаза в потолок. Я сразу очутился наверху. Вид сверху вниз был еще более выразительным, чем снизу. Теперь мне предстояло стать шахтером и добывать полезные ископаемые полуоткрытым способом. Отбойный молоток в чехле, уже готовый к работе, ждал только команды «Даешь стране угля!».
— Ой... — внезапно пискнула Аглая, и ее ландшафт дрогнул.
Это скоропостижное ойканье не было похоже на призывное «Даешь!». Неужели все-таки заноза? Как некстати!
— Ты в порядке, радость моя? — с легкой досадой спросил я. В предвкушении глубины сибирских руд любому порядочному шахтеру не так-то просто хранить гордое терпенье.
—
Вовсе не горошину, а мой пластмассовый кубик.
С верхней грани кубика на меня издевательски поглядывала все та же четвёрка — явная примета сегодняшних неудач. Ехидная Фортуна давала мне понять, что список неприятностей пока не закрыт.
Я отпрянул. Пакостный кубик мгновенно выбил меня из седла. Третья моя попытка сразу кончилась, еще не начавшись.
— Аркадий Николаевич, что с тобой? — осторожно подала голос чуткая секретарша. Она уже наверняка успела заметить, как притих отбойный молоток, внезапно оставшийся без компрессора.
— Ничего, — еле выдавил я. В конце концов, Фортуна могла ведь просто пошутить. Черный юмор ей не чужд, заразе. — Ничего страшного, Аглая. Чепуха...
И сразу же, вслед за моими словами, в кабинете немелодично зазвякало. Раз, другой, третий. Требовательный колокольчик надрывался где-то у меня под столом, куда мы свалили все, что нам мешало.
У меня похолодело в животе. Будильников в моем кабинете не водилось. Значит, телефон. Или у меня просто в ухе звенит? Господи, лучше бы в ухе!
— Разве наши аппараты... не отключены? — Я ухватился за последнюю соломинку.
— Я все отключила, Аркадий Николаевич, — торопливо подтвердила мне секретарша. — Кроме АТС-1.
Вот оно! — со страхом понял я, кубарем скатываясь под стол и хватая скользкую, как змея, трубку «кремлевки». По этой линии со мною могут связаться только два человека в стране. И ни с тем, ни с другим никому не рекомендую связываться. Затопчут.
— Полковников слушает... — Я постарался, по возможности, унять дрожь и говорить нормальным тоном.
— Нет, это я вас слушаю, Полковников, — из трубки ощутимо потянуло ледяным ветерком. Голос руководителя президентской администрации не сулил ничего хорошего. — Вы, наверно, не знаете, что контрольный пакет Акционерного общества «Останкино» по-прежнему принадлежит государству?
— Что вы, Болеслав Янович, — забормотал я, — я знаю...
В Железном Болеке до сих пор не умер школьный педагог. С каждой секундой разговора по «кремлевке» я все сильнее ощущал себя малолетним хулиганом, вызванным в учительскую, но пока не сообразившим, за какое из своих безобразий он сейчас получает по башке.
— Ах, знаете, — процедил Железный Болек. — Тогда вы должны еще и помнить, что можете быть отставлены от должности в пять минут, простым президентским указом. И никакая кроличья лапка вам не поможет...
От таких слов я едва не потерял сознание. Заметил! Тогда, на приеме, он все-таки углядел мой талисман! Как будто у Главы президентской администрации не два глаза, а, по меньшей мере, дюжина. Мне показалось, что он и сейчас меня видит: потного, испуганного, дрожащего под столом и вдобавок скудно одетого — в одних швейцарских часах и индийском презервативе.