Спасти Рождество
Шрифт:
— Почему ты выпивал с моими друзьями? — спросила она, когда темнота переулка сомкнулась вокруг них.
— Они пытались научить меня уму разуму.
— О? Насчет чего?
— Тебя. — Он немного наклонился в сторону.
Ноа Йейтс был пьян.
— И что насчет меня?
Ладно, может быть, Ноа был не единственным, кого раскачивало на ветру.
— Они думают, что я ошибаюсь на твой счет.
— Ты ошибаешься на мой счет. Су-у-упер
Ноа перехватил ее руку.
— Я начинаю сомневаться, — признался он.
Он не надел перчаток, и его ладонь ощущалась теплой на ее руке.
Она наклонилась, чтобы рассмотреть его лицо. Его очки были немного сдвинуты на переносице.
— Ты вызываешь у меня желание покалечить тебя.
— Да? Ну, это взаимно, — сказал Ноа, его зеленые глаза сузились в тусклом свете переулка.
— Мне не нравится твое отношение. Типа совсем не нравится, — настаивала Кэт.
— Знаешь, что еще я хочу сделать, кроме как покалечить тебя? — спросил Ноа. Он наклонился к ней, как будто собирался рассказать секрет.
Кэт сквозь свой Космо-туман почувствовала запах его мыла. Воздух между ними был заряжен. Она могла представить себе звук пощечины, ощущение его щетинистой челюсти под ее открытой ладонью, когда она бы треснула его по лицу.
— Что?
— Кажется, я хочу тебя поцеловать.
— Ну, это наиглупейшая…
Остальные слова были потеряны, как будто их начисто стерли из ее сознания. Его губы, теплые и твердые, прижались к ее губам, лишая дыхания и способности мыслить. Ноа был теплым и твердым повсюду. И Кэт осознала, что заметила это, проведя руками по его груди под джемпером.
Он развернул ее так, что она прижалась спиной к стене переулка. Холод от кирпича пронзал ее спину, но остальное тело горело. Наклонив голову, Ноа изменил угол поцелуя, и когда Кэт открыла рот, чтобы сказать ему, что это худшая идея в истории худших идей, он перехватил инициативу.
Его язык проник ей в рот, сделав ее совершенно глупой. Грубым движением он погладил ее язык, и из ее горла вырвался стон. Ноа наклонился к ней, прижав бедрами к стене. Ей не хватало воздуха даже для того, чтобы дышать, иначе она бы ахнула, когда он прижался к ней твердой длиной. Либо у Ноа Йейтса был пистолет, либо в его штанах было совершенно другое оружие.
Нетерпеливая и готовая перейти к плохим решениям, Кэт вытащила рубашку Ноа из-за пояса и скользнула под нее руками. Его кожа была горячей на ощупь. Она чувствовала мышцы, жар и как раз нужное количество волос на груди.
— Ах, блять, — выдохнул Ноа. Он снова погрузился в поцелуй и, удерживая ее бедрами на месте, засунул руки ей под свитер.
Кэт пробормотала череду «да», когда эти большие руки скользнули вверх по бокам ее талии и обхватили ее грудь спереди через бюстгальтер.
— Мне нужно еще, — пробормотал он. Ноа вытащил одну руку из-под ее кофты и сжал волосы в кулак.
Когда ладонь Ноа коснулась кожи, когда она так легко скользнула по бугорку ее соска, Кэт, видит Бог, захныкала.
Грохот в его груди был таким первобытным, таким вожделеющим, таким неподвластным хладнокровному, помешанному на контроле Ноа, которого она знала.
Недолго думая, Кэт закинула одну ногу на его стройные бедра, стремясь к большему трению там, где она больше всего в этом нуждалась.
Он подчинился, прижимаясь к ней. Его рука крепче сжала ее волосы, и она ощутила, как дрожь пробежала по ее телу. Ноа перестал целовать ее, но не отстранился. Их губы все еще были так близко, что она могла вдыхать воздух, выходящий из его легких.
Твердый член Ноа умолял об освобождении. Она не могла отвести взгляда от зеленых глаз, когда его пальцы сомкнулись над ее соском, дергая и оттягивая, пока Кэт не забеспокоилась, что ее колени вот-вот подогнутся.
Близость, грубая и спонтанная, обнажила ее под этим горячим взглядом. О, да, между ними определенно были искры.
— Это самая глупая вещь… — прошептала она, касаясь его губами. Несмотря на идиотизм ситуации, Кэт просунула руку между их телами и обхватила его член через штаны. Боже мой. Она хотела поближе познакомиться с этой конкретной частью анатомии Ноа.
Ноа стиснул зубы от ее прикосновения.
— Самая глупая, — согласился он, все еще прижимаясь членом к ее руке.
— Ты мне даже не нравишься, — призналась Кэт, сильно прикусив его нижнюю губу.
Поморщившись, он ущипнул вершину ее груди так сильно, чтобы заставить вскрикнуть.
Выражение его лица стало хищным.
— Дело не в том, что ты мне не нравишься. Дело в том, что я тебе не доверяю.
— Что означает, что трахаться в переулке холодной зимней ночью было бы астрономически глупо.
— Ты пьяна, — напомнил он ей.
— Ты тоже не похож на столп трезвости, — заметила она.
— Я ненавижу твой умный рот, — прошипел Ноа, снова целуя ее, и заставляя ноги подкашиваться. Кэт хотела, чтобы слои джинсовой ткани и хлопка исчезли. Хотела, чтобы он провел набухшей головкой своего члена по ее скользким складкам, прежде чем ворваться в нее и избавить от боли в сердце, которая грозила свести ее с ума.
— А я ненавижу тебя, — ответила Кэт.
Он укусил ее в шею, а затем всосал место, где остался след от зубов.
— Я не знаю, что это такое, — сказала она, вцепившись ему в ремень.
— Поторопись, пока мы не пришли в себя.
Пальцы Кэт нащупали пряжку.
— Почему на тебе столько чертовой одежды? — Холодно больше не было. Жара, который они излучали, хватило, чтобы изгнать зиму из переулка.
— Кэт? — донеслось до них ее имя, выкрикнутое у входа здания.
— Блять, блять, блять, — запаниковала Кэт. — Это Пейдж.
Ноа отскочил назад и попытался засунуть рубашку обратно за пояс.