Спасти шпиона
Шрифт:
Бабин немного успокоился. Но червячок сомнений все же грыз его душу. Вдруг вспомнилось, как начальник первого отдела полковник Комаров расспрашивал его про режимный выход с Мигуновым в «колодец № 1». Подробно так расспрашивал, с пристрастием, хотя это пристрастие тщательно маскировал. И пропуска в Кремль у них отобрал, вроде как для замены. Но через несколько дней вернул, сказал, что пока и эти действительны. А когда Бабин расписывался за свой пропуск, то увидел, что подписи полковника Мигунова в ведомости нет! А ведь он должен был получить его первым: ясно как день – вначале руководители, полковники, потом рядовые офицеры…
Красная точка вплотную приблизилась
Вдруг Бабин подскочил на своих гвоздях: красная точка на миг раздвоилась – была одна, стало две! Как это может быть? Странно… Он записал этот феномен в свой листок, указал время. Но откуда выскочила вторая? Старлей ломал голову, но никак не мог сосредоточиться. А через семь минут пришел запрос с датчика рубежной решетки: предъявлен идентификатор полковника Мигунова, подтверждается ли сигнал на открытие? Бабин машинально нажал зеленую кнопку: «Да, подтверждается».
И тут же в голову пришла отгадка: красная точка могла раздвоиться, если движущийся объект одновременно попал в поле действия двух датчиков! Но это возможно только тогда, когда объект имеет значительную длину – больше двух с половиной метров. Или… Или объектов несколько, и они растянулись на расстояние два с половиной метра! С кем находится в спецтоннеле полковник Мигунов? Он ничего не говорил об этом!
Гвозди в сиденье стула вылезли еще сильнее, заострились и раскалились докрасна. Бабин вскочил, нервно заходил вдоль пульта взад-вперед. Ночные спуски в спецтоннели запрещены! Даже ремонтные работы стараются производить днем. Разве что оборвется кабель № 1 или № 2, но тогда такой тарарам поднимется, что все будут в курсе дела…
Все сегодняшние действия полковника Мигунова – сплошное нарушение режима, перечеркивание всех приказов, инструкций и здравого смысла! И он, Бабин, этому пособник! Товарищ полковник, конечно, хороший начальник и замечательный человек, но что он делает ночью в спецтоннеле? С кем он там? Зачем он прошел под Кремль и вышел из-под Кремля? Почему делает это нелегально? Непонятно! А сколько инструктажей с ними проводили про бдительность! Сколько приводили примеров нарушений режима секретности, и каждое приводило к катастрофическим результатам! И где результат, старший лейтенант Бабин? Ты, как последний идиот, нарушил все, что только мог нарушить! Хорошо, если завтра непонятки разъяснятся, а если нет? Если Мигунов напился, сошел с ума, или еще хуже – если он ШПИОН?
От этой мысли у старлея Бабина внутри захолодело, и он рухнул обратно на свой стул. Да нет, такого, конечно, быть не может. Только больше к допущенным нарушениям дежурный по Службе не добавит ни одного! Если реальные учения, с соответствующей бумагой – тогда пожалуйста! А под устное слово – увольте! Мы так не договаривались, товарищ полковник! Извините.
– Вот ваша пепси-кола, товарищ старший лейтенант, – в дежурку зашел прапорщик Вихров с пластиковым пакетом. – А печенье все с шоколадом, дорогое, я бисквит купил…
Пиджак Сергея сильно не согрел – у Светы зуб на зуб не попадал. Скорей бы все закончилось! По дороге вновь
– Сюда! Живо! Я тебе голову…
И осекся. Но и так ясно: хотел голову оторвать. Спасибо, дорогой муженек. За все спасибо!
Они прошли решетчатую дверь. Тоннель немного расширился. Миша оживился:
– Вышли! Значит, пока все работает!
– Да, – хрипло сказал Сергей. – Света, ты не сердись. Тут надо все четко… Короче, извини!
Она не ответила, но муж не обратил на это внимания. Он шептался с проводником, она расслышала слова: «Рубежный барьер, надо принять меры…»
Дальше они шли медленно, черепашьим шагом, будто по тонкому льду, который в любой момент может провалиться. Проводник впереди, Мигуновы за ним, как бы прикрываясь мощной фигурой. Сергей держал жену за руку. Преодолели какое-то небольшое расстояние – остановились. Постояли. Он так и не отпустил ее руку, словно боялся, что она убежит. Пошли дальше. И вдруг впереди на стене что-то шевельнулось.
– Стоять! – прежним страшным голосом крикнул Сергей.
Света успела заметить, как массивная давно устаревшая видеокамера на короткой лапе-шарнире медленно развернулась в ее сторону, так что показалось тонкое красное жало, спрятанное внутри, – и по глазам ударил режущий красный свет. Света вскрикнула и опустилась на корточки. Это никакая не видеокамера, поняла она, это орудие убийства! Сергей что-то испуганно крикнул, что-то типа: «Беги!» – а этот парень, Миша, он схватил ее за плечо своей железной рукой, развернул и толкнул, но больше они ничего не успели. В свете яркой вспышки она увидела, как тело Мигунова разошлось от предплечья до предплечья по невидимому шву, который, видимо, всегда у него был и о котором она, его жена, даже не догадывалась. Верхнюю часть тут же отбросило в сторону, размазало о потолок, а нижняя, фонтанируя кровью, рухнула на пол. Миша уже корчился рядом с ним, выкатив безумные глаза, пытаясь встать на ноги и страшно шлепая по полу своей полуоторванной рукой. Света металась по коридору, пытаясь увернуться от жалящего луча, а кругом рушился и плавился камень и вихрилась обжигающая пыль.
И в какое-то мгновение все разом утихло. Света обнаружила, что лежит, подтянув колени к подбородку, в кромешной тьме, сдавленная со всех сторон, и дышать почти нечем.
Как в шахте, подумала она. Как у них на «Первомайке», когда от взрыва метана рухнули опоры и почти одновременно оборвалась труба, по которой в шахту подавали сжатый воздух, и труба эта, падая вниз, срезала электрические кабеля, питающие лифт. И все – мертвые и живые, все сорок шесть человек, среди которых ее двоюродный брат, и ее дядья, и отцы нескольких ее одноклассников, – все остались там.
Она не могла пошевелиться. Рот забит землей, так что и крикнуть тоже не получилось. И без того невыносимая тяжесть наваливалась на нее все сильнее, словно кто-то там, наверху, все подсыпал и подсыпал землю, сооружая высокий могильный курган.
Одна. Под землей. Ей казалось, она навсегда убежала из своего поселка, от этой пыли и убогости, от ненасытной утробы «Первомайки», да еще показала ей на прощание язык: попробуй, достань меня! Москва, учеба, семья, годы скитаний по полигонам, которые позже растворились в приятных потрясениях столичной жизни… Свой дом, свое дело, такое бесконечно далекое от ежедневных забот и тревог ее сверстниц в шахтерском поселке… Убежала. Убежала, чтобы сгинуть опять-таки под землей, среди грязи и праха. И никто не поспешит на помощь.