Спасти СССР! «Попаданец в пенсне»
Шрифт:
Некоторое время раздавались чавкающие звуки ударов по сырому, сопровождающиеся кхеканием, которое издают рубящие вековые сосны лесорубы…
Схватив Вилкаса — обосравшегося, судя по запаху, — за шиворот, Логинов выволок его на улицу и тут же было вновь не заскочил внутрь почты.
Потому что по улице, в свете редких фонарей, бежала, как спринтеры на Олимпиаде, черная толпа айзеров…
За ними молча, размахивая сапёрными лопатками, гнались вэвэшники и быстро айзеров догоняли.
— Что случилось?! В лесу кто-то сдох?! —
— Никак нет, — ответствовал ему утирающий с лица кровавый пот сержант, — просто, говорят, из Москвы нам сам Громов позвонил. И ДАЛ СООТВЕТСТВУЮЩУЮ КОМАНДУ!
21 августа 1991 года. Три часа ночи. Октябрьская площадь, здание МВД СССР
Самое глухое и таинственное время… В этот час священный индийский бык, стоявший полночи в стойле, наконец ложится, подогнув под себя мощные ноги, и засыпает, протянув изо рта ниточку тягучей слюны…
В этот час в больницах, скомкав белеющими пальцами покрывала, умирают те, кому уже не суждено увидеть новый рассвет…
В этот час закрыто метро, и в подземных языческих дворцах с пентаграммами притушены огни, и ушли в парк последние трамваи…
И вся Москва спит. Вполглаза…
Берия, с трудом распахнув тяжёлую министерскую бронзовую дверь, вышел во внутренний двор…
Слева от двери заснувшим мастодонтом чернел милицейский бронетранспортёр, у высоких колёс которого вспыхивали и тут же пропадали оранжевые и малиновые огоньки сигарет омоновцев.
Справа стояла лавочка, чуть влажная от ночной росы.
На неё Лаврентий Павлович и присел…
Он любил посидеть в одиночестве, подумать… днём на это катастрофически не хватало времени. Вот так и жизнь прошла, а он и не заметил…
Сын, Серго… в честь Мироныча назвал, да… уже взрослый, мужчина… узнает ли он его? И-эх-х…
Лицо Берии, никому не видимое в темноте, исказилось болезненной гримасой. Проклятые сволочи…
Украли мою жизнь. Да что жизнь. Страну мою украли!
Лаврентий Павлович обхватил голову руками и от нестерпимой душевной боли глухо застонал…
— Что, плохо вам? — Чуть хрипловатый, заботливый женский голос заставил вынырнуть его из чёрной бездны отчаяния.
Берия оторвал руки от лица…
Перед ним, сжимая в руке большую клеёнчатую сумку, стояла давешняя буфетчица.
— Вы… не сможете со мной минуточку посидеть? — робко спросил он её.
— Да не вопрос… — с готовностью ответила женщина. И тут же рядышком присела, — я тут совсем рядом живу, на Шаболовке… Дома у меня всё равно никого нет, кроме кота Васьки, да и он, поди, опять в форточку на блядки удрал… — женщина повозилась, усаживаясь поудобнее, при этом лавочка предательски под ней скрипнула, а в её сумке что-то обещающе звякнуло и булькнуло…
— А вы его кастрируйте, чтобы он не убегал! — предложил Берия.
— Да вы что? Моего Васю? Ни за какие
— За присутствующих здесь дам! — по-гусарски поднял стаканчик Лаврентий Павлович.
— Ха-ха… ой, не в то горло пошло… а знаете, как дамы класс… классификацируются? На дам, на не дам, и на дам, но не вам…
— А вы к какой себя категории относите? — с интересом спросил её собеседник, загадочно посверкивая своим пенсне.
— На дам! может, даже и вам… ещё по одной?
— Не откажусь… это что за напиток, интересно?
— Да так… Жидкое и горит. Скажите чего-нибудь…
— За то, чтобы вас любили…
— Эх, да кому… а вы, извиняюсь…
— Вдовец, — коротко ответил Берия.
— Правда?! — радостно вскрикнула буфетчица.
И тут же виновато осеклась. — Ой, простите, я не хотела, дура я, ну простите…
— Да ничего… скажите, а вам не надоело?
— Что именно?
— Ну, вот эта ваша жизнь… не думайте, я вас не осуждаю и даже уважаю. Вижу, что женщина вы самостоятельная, взрослая, рассудительная…
— Ой, да ну вас… — застеснялась собеседница.
— Нет-нет… ну так скажите мне: что вы в этом буфете делаете?!
— Да работаю я там… нет. Не так. Я там живу. Конечно… обрыдло мне всё. До смертной тоски обрыдло, верите, нет? И место неплохое, и посетители, ребята хорошие… но жить — жить-то когда я начну, а?! Одно и то же, одно и то же… база, санэпидемстанция, пожарный, ревизор… и каждому дай! Хорошо, что у меня возраст уже… сейчас всё больше деньгами берут, а по первости кто только меня в подсобке не нагибал… эх, разбередили вы меня… может, ещё по капельке?
— Наливайте…
— Давайте на… «ты»? Ничего, не обижу вас? Вы вот какой мужчина видный, министра нашего построили…
— Да ладно тебе… звать как?
— Татьяной крестили…
— Ну, Танюша, за тебя…
— Зачем же за меня? Давайте за вас, то есть за… тебя, да?
— Так что мы пьём-то?!
— Не угадаешь… это мне ребята из ОБХСС, из Еревана подогнали, с винзавода, пятидесятилетний коньячок, в продаже его не бывает…
— Да, чувствуется… помню, я только Черчиллю такой отправлял…
— Это какому Черчиллю? Мяснику, что ли, с Ленинградского рынка?
— Ага, угадала… слушай, Таня… вот я намедни тут гадость одну ел, называется…
— Шаверма?
— Да нет… этот, гамбургер…
— Ну, и я его ела… булка да котлета, делов-то…
— Ну, так вот и я про то же… А потом я себе думаю. Они ведь, подлецы, не булку с котлетой продают. Они Америку нам свою всучивают… и музыка там у них, и всё не по-нашему… вот народ туда и ломится, не за котлетой, а чтобы жизнь иную увидеть… А чем мы хуже?