Спасти СССР. Манифестация II

Королюк Михаил Александрович

Вторник, 9 мая. Раннее утро

Ленинград, 8-я Красноармейская улица

Разминая затекшие ноги, я прошелся до знакомого крыльца, заново привыкая к городским ритмам и суетам. Жизнь на природе слегка размыла будничные виды – рустованный фасад школы, трещиноватый асфальт под ногами, ленинградские проспекты

за спиной.

Внезапно в памяти всплыло несбывшееся, и нервный холодок сквозанул по хребту.

…Если бы я сидел на попе ровно, боясь восколебать устои реальности, то вот прямо сейчас в центре Рима, на виа Каэтани, припарковали бы скромный красный «Рено». Вскоре любопытствующие полицейские обнаружили бы в его багажнике страшненькую находку – труп Альдо Моро, изрешеченный автоматной очередью.

«Бригадисты», вспоминая партизанскую юность, вычеркнули бы очередного «буржуазного холуя» из расстрельного списка; в далеком Лэнгли пили бы бурбон за успех тайной операции на Апеннинах, а «Кукольник» Личо Джелли натягивал бы новые паутинки своей масонской сети…

Но тут являюсь я, и бью от трех бортов в угол. Ай, да Дюха! Ай, да карамболь!

Альдо Моро, лидер мирового уровня, жив-здоров. Выйдет ли Италия из НАТО, лишая блок доступа к средиземноморским портам? Это вряд ли. Но позиции «еврокоммунизма» явно укрепились. Да и слабое сердце папы Павла VI, близкого друга Моро, уже не разорвется от горя. Следовательно, и Кароль Войтыла, в былом реале – главный мотиватор польского кризиса, вряд ли теперь займет Святой Престол. Но, впрочем, надо за этой линией бдеть дальше, мало ли что изменчивая история подкинет…

– Дюх… – закряхтел Пашка у откинутого борта «ЗиЛа».

– Сейчас! – метнулся я на подмогу.

В коробе из-под телевизора, туго обвязанном бельевой веревкой, глухо погромыхивали отобранные у войны железяки. Уже не опасные, не таящие в себе смерть, они станут пугающими экспонатами.

Кто-то скользнет равнодушным взглядом по дырявой каске цвета темного шоколада, по граненому штыку, по каплевидной мине с лепестками стабилизаторов – и потопает себе дальше, не тяжеля душу минувшими страхами. А кого-то царапнет зябкая тревога: не кровь ли оставила свой охристый слой на ломком железе? Не крик ли человечий рвется из сквозного зияния?

Нашим павшим нужно так мало. Да, мало…

Лишь бы помнили.

– Ч-черт… - стонуще запыхтел Паштет. – Дай, перехвачусь!

Вдвоем мы подняли тяжеленный ящик на второй этаж, и занесли в кабинет НВП.

– Уф-ф! Во, металлолому накопали! – жизнерадостно вылетело из Пашки. Он тут же удушливо покраснел, будто стыдливый монашек, уличенный в кощунстве.

– Надо весь наш музей переделывать, – авторитетно заговорил я, делая вид, что не уловил промаха. – Новые стенды навесить, витрины всякие… Чтобы не как попало. Учесть все.

– Так точно, тащ командир! –

с готовностью подхватил Паха. – На трудах сколотим!

– Ты лучше Совет отряда сколачивай, товарищ комиссар, - заворчал я, словно впадая в свой истинный возраст. – Пора!

– Пальцы… – сдавленно толкнулось из коридора.

В дверях показалась напряженная спина Резника. Бочком, ширкая по паркету, он втащил длинный снарядный ящик. С другого краю груз удерживал Василий Алексеевич, мелкий, но жилистый.

– К-куда? – просипел Сёма.

– Опускай! У доски… Ставь. Армен!

– Несу!

Я шлепнул ладонью в Пашкину пятерню.

– Пошли, там немного осталось…

– Да всё уже! – обрадовал нас юркий Ара. – А сумки я в гардероб занес.

– Выношу благодарность от командования!

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил Акопян уставную фразу. Почти всерьез.

* * *

На площадке между вторым и первым этажами меня поджидала Тома, пританцовывая от нетерпения.

– Андрей! – взвилась звонкая радость. – А что ты мне подаришь?

Милое лицо выражало жадное предчувствие восторга, настолько малышовое, что впору растрогаться.

– Увидишь, – начал я загадочно и, заметив темень огорчения в глазах напротив, поспешно договорил: – В зеркале! Когда примеришь.

Поначалу я задумал в подарок комбинезон-безрукавку с открытой спиной, да побоялся – слишком смело. Ни Афанасьева-младшая не поймет, ни мама Люба. И ограничился обычными джинсами – пошил с высокой талией, зауженные на бедрах, а книзу распускавшиеся клешем. По мне, так стиль – не очень, но куда тут денешься, если самая трепетная девичья мечта – покориться модному диктату? А тут – последний хрип от Кельвина Кляйна…

– И-и-и! – радостно пища, Тома с размаху приникла к моим губам, но тут же пугливо отпрянула.

«Вот, как нарочно, – кисло подумал я. – Подумаешь, Кузю углядела!»

Наташа спускалась по лестнице с манерным величием царицы в изгнании.

– Ой, да ладно… – молвила она благосклонно, снисходя к детским шалостям, но не удержалась-таки, промурлыкала: – Лобзанья юной девы нам сладко греют кровь? М-м… Забыла, как дальше…

– Кузенкова! – мой командирский голос был прохладен и строг. – А про то, что нам на парад, помнишь?

– Так точно! – отчеканила укротительница «воронов», мгновенно вживаясь в новую роль. – Разрешите идти?

– Дуй отсюда… - проворчал я в манере батяни-комбата.

– Есть! – Кузя четко продефилировала к выходу. Правда, обтянувшая негодницу «эксперименталка», ушитая в выигрышных местах, ничуть не мешала ей вертеть «нижними девяноста», выдающимися в обоих смыслах.

– Мы идем? – я перевел рассеянный взгляд на Тому.

– Ой, я даже не знаю… – замялась подруга. – Меня там мама ждет, и…