Спасти СССР. Манифестация II
Шрифт:
Моё лицо невольно дрогнуло: до меня внезапно дошло, что в своих кошмарных снах я, возможно, боялся не тех.
– Вот, - удовлетворённо улыбнулась Кузя, и взгляд её просветлел, - есть реакция. Так постепенно и до обещанного «взрыднёшь» дойдём.
– А потом что, думала?
– проскрипел я скучным голосом.
– Потом?
– она посмотрела сквозь меня в одну ей видимую даль и строго заключила: - А потом придётся тебя воспитывать - не бросать же такого, взрыднутого? И вообще, Соколов! Ты что меня тут заговариваешь?! На физику опоздать хочешь? Билл нас съест!
Наташа схватила
На физику мы действительно опоздали. Правда, Билл нас не съел, а лишь придавил нешуточной укоризной во взгляде - это он умел. А вот в глазах у Томки я впервые увидел тревогу.
Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский проспект
Из школы мы вышли втроём, и в этом не было ничего необычного. На углу, где наши пути обычно расходятся, Томка привычно кивнула Кузе:
– Ну, до завтра.
– А ты с нами дальше не пойдёшь?
– с огорчением протянула Кузя, беря меня под руку.
Я мученически закатил глаза к небу и сокрушённо потряс головой.
– А...
– сказала Томка, беспомощно переводя взгляд с Наташи на меня и обратно.
– Покусаю, - предупредил я Кузю и освободил руку. Она её, впрочем, особо и не удерживала.
– Пошли, - предложил локоть Томке.
Та крепко в него вцепилась и, заглядывая через меня, заинтригованно спросила у Наташи:
– А ты куда идёшь-то?
Кузя в ответ широко распахнула глаза:
– Андрей приказал идти к нему домой! Сказал, что будет сейчас меня наказывать. Так волнуюсь!
Я взглядом пообещал ей все десять казней египетских, причём одновременно.
Она на удивление прониклась:
– Да бегать он меня ведёт, бегать... С Мелкой. Айда с нами!
Томка аж отшатнулась.
– Не-е-е...
– ошеломлённо затрясла головой, - нет. Я уже сегодня была на физре - хватит.
– Завтра?
– мягко предложила Кузя.
Я молчал - этот разговор с Томкой я уже несколько раз проходил. Мой максимум - это «пять тибетских жемчужин»,[1] которые она вроде бы согласилась делать дома самостоятельно.
– Да ну...
– весело отмахнулась Томка и прижалась ко мне покрепче, - мне ни за кем бегать не надо.
Кузя чуть слышно хмыкнула и многозначительно посмотрела на меня. Я сделал вид, что глубоко о чём-то задумался.
Как ни странно, но несмотря на эту идущую через мою голову пикировку, мне было неожиданно хорошо. Тёплая весна, симпатичные девушки по бокам... И неожиданный майский прорыв в понимании модулярных форм - мне, наконец, удалось представить их как сечения пучков на пространствах модулей эллиптических кривых. Сразу всё пошло быстрее, локальные и глобальные поля я проскочил буквально одним рывком. На горизонте уже обозначились и Фрей, и Рибет, и я чуть успокоился: укладываюсь с Ферма в намеченный срок.
Я не тешил себя иллюзиями: найти меня
«Да, это гонка наперегонки, - щурился я, - хорошо бы как-то их ещё специально запутать».
В общем, ощущение некоторого запаса хода в год-два дарило мне спокойствие - или хотя бы его иллюзию.
К тому же и тяжесть новгородских лесов воспринималась с ленинградских улиц иначе. Не легче, пока ещё нет, но... как-то оправданней. Жизнь вокруг во всех своих проявлениях оправдывала всё, и те смерти - тоже. Даже в бренчании трамвайной сцепки мне слышалось «не зря».
Оставалось извлечь такое же «не зря» из своей жизни.
Черт побери, могу я это или тварь дрожащая?!
– Чурбан бесчувственный...
– отозвалось пространство знакомым голосом.
Оказывается, мы уже дошли до Томкиного подъезда, а девушки успели объединиться и теперь совместными усилиями чехвостят меня.
– Задумался, - я с умилением посмотрел на них: руки в боки, глазки блестят наигранным возмущением.
Да, не зря...
– Чудо как хороши!
– чистосердечно признался я, сделал шаг вперёд и прервал Томку простейшим приёмом - поцелуем.
Она затрепыхалась, как рыба в подсачнике: на улице, среди бела дня, у её подъезда мы ещё этим не занимались.
– Дурак!
– воскликнула, отбившись, и заозиралась с тревогой. Потом неловко забрала у меня свой портфель и мешок, поколебалась секунду, вдруг чмокнула меня в щеку и убежала в подъезд.
– Да, Соколов, - ехидно улыбнулась мне Кузя и протянула свою ношу, - сочувствую, что ли...
– Зависть, Кузя, плохое чувство, - отбрехался я наставительным тоном.
– И правда - дурак, - припечатала она, неожиданно пойдя пятнами румянца.
– Пошли! А то ещё твоя Мелкая подумает на меня черт знает что - с неё станется.
– Да ну, не фантазируй, - махнул я свободной рукой.
Кузя хотела было что-то мне на это выпалить, но что - так и осталось тайной, потому что она извернулась и смогла в последний момент проглотить фразу, что уже почти соскользнула с кончика языка. Совершив этот трюк, она возмущённо повращала глазами, а потом как-то обмякла и с безнадёжностью махнула рукой:
– Парень. Это диагноз. Пошли, болезный.
Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский проспект
– Соколов...
– стонала Кузя, цепляясь подрагивающей рукой за косяк, - ненавижу...
Бока её до сих пор запалённо ходили, хотя мы уже пять минут как не бежали; влажные пряди прилипли ко лбу и щеке. Второй рукой она потирала правое подреберье.
– Потом легче будет, - предположил я неуверенно, - да и пробежали-то всего ничего...