Спастись ещё возможно
Шрифт:
На улице еще не рассвело, и лишь по суетливой спешке прохожих опознавалось начало рабочего дня. Дворники в оранжевых жилетах усердно скребли лопатами тротуары, превращая выпавший за ночь снег в неопрятные темные кучи. Меж их нехитрым инструментарием, в беспорядке разбросанном на дороге, лавировали пассажиры, спеша втиснуться в переполненные автобусы.
Но Сергею садиться в автобус не было необходимости. Идти минут десять — и вся недолга. Дорогой молился — закрутились-завертелись в голове всеваемые врагом помыслы: дескать, одумайся, пока не поздно, остановись!.. Но он решительно вошел в дверь, за которую прежде ступать
— Я хочу сделать заявление о совершенном преступлении, — твердым голосом сказал Сергей…
Дальнейшее немного смазалось в его памяти. Дежурный позвонил, откуда-то появился мужчина и повел его за собой. На ходу ни о чем не спрашивал, и только в кабинете, стандартном в своей провинциально-казенной убогости, приступил к делу. Представился, назвавшись старшим оперуполномоченным отдела по раскрытию преступлений майором Борским, и суконным, не выражающим ни малейшего интереса тоном осведомился:
— Ну, в чем будете каяться, гражданин Прямков? Только предупреждаю, — добавил со строгостью, рассматривая паспорт Сергея, — если будете голову морочить, оформлю на пятнадцать суток. Так и знайте.
Сергею этот опер был не знаком. Вероятно, что работал он здесь недавно, а иначе не могли бы они вот так смотреть друг на друга в первый раз. Был майор Борский лет тридцати пяти, высокий, худощавый, со скуластым, чисто выбритым лицом. Короткие темные волосы были выстрижены сверху плоским блином. Сергею отчего-то он сразу не понравился. Быть может виной тому была его чрезмерная нервозность и издерганность? Или же недобрый взгляд маленьких неопределимых на цвет глаз? Но, с другой стороны, было бы даже и несколько странным ожидать увидеть здесь этакого улыбающегося весельчака-альтруиста.
Сергей, без лишних проволочек, рассказал и об убийстве Павла Ивановича Глушкова, и о той драке в “Баварии”, где он искалечил двух малолеток — о том, что лежало на совести тяжким грузом и мучительно давило…
— Полностью признаю свою вину, — в заключение сказал он, — и хочу понести наказание.
Борский слушал достаточно внимательно. Из этого рассказа вырисовывался образ этакого крутого бандюка, на что сам рассказчик ну никак не тянул: седая шевелюра, борода, бомжеватый прикид, да еще усталый, потухший взгляд. “Байки травит?”, — отбросив последние сомнения, подумал Борский, но когда рассмотрел под мешковатой одеждой мощное молодое тело, заколебался: “А вдруг нет?” Опершись локтями о стол, он то взъерошивал свою обстриженную шевелюру, то усиленно массировал щеки. “Ладно, — решил он, наконец, — проверить недолго” и резюмировал услышанное:
— История ваша, гражданин Прямков, прямо скажем, интригующая. Попрошу вас подробнейшим образом изложить все на бумаге и не забудьте отразить структуру вашей организации, механизмы и схемы взаимодействий с другими ОПГ, отчисления в общак, ну и, конечно, вашу конкретную роль во всем этом. Не торопитесь, пишите подробней, — он положил перед Сергеем несколько листов бумаги и ручку.
— Вы меня неправильно поняли, — Сергей отодвинул бумагу в сторону, — я пришел дать показания на самого себя, это моя личная явка с повинной. Причем тут организация, схемы, чья-то роль? Обо всем этом я ничего не знаю.
— Ладно, — сказал Борский, немного подумав, и звучно отстучал пальцами о краешек стола, — пишите, что считаете нужным.
Часа полтора Сергей старательно покрывал ровными строчками листы казенной бумаги. В плоскости листа все складывалось нелегко: не находилось верных слов, мысли путались или совсем ускользали.
Майор в это время занимался текущими делами, но, похоже, не выпускал Сергея из поля зрения. По крайней мере, когда тот, наконец, закончил писать и поднял глаза, тут же наткнулся на настороженный, цепкий взгляд опера. Сергей перечитал и, вздохнув, передал майору.
— Сейчас отправляйтесь домой, — сказал тот, сложив листки в стопку перед собой, — когда потребуется, я вас найду и вызову. Вы по месту прописки живете?
— Пока да, — ответил Сергей, — по крайней мере, еще несколько дней.
— Что так? — поинтересовался Борский, — Выселяют?
Сергей запнулся с ответом, будто упругий ком застрял в горле, но он справился с собой и, думая, что не стоило бы этого говорить, все же ответил:
— Я продаю квартиру.
Борский метнул на Сергея быстрый взгляд, целая гамма чувств мгновенно промелькнула на его лице, и, чтобы скрыть волнение, он даже отвернулся в сторону, но Сергей смотрел себе под ноги и ничего не заметил.
— Семью хотите обеспечить перед тюрьмой? — взяв себя в руки, спросил Борский. — Или в общак сольете?
— Да нет, я не обременен семьей и общак мало меня колышет. Деньги пойдут в монастырь, — Сергей сообщил это спокойно, как нечто само собой разумеющееся — так, словно поступать подобным образом стало хорошей и доброй традицией всех горожан.
— Вот даже как? — удивился майор. — Ну, хорошо, я с вами свяжусь. Прятаться не будете?
— Зачем, — пожал плечами Сергей, — ведь это не вы меня нашли, я сам пришел.
— И то верно, идите — согласился Борский. В его маленьких глазках полыхнули два ярких костерка, какие, наверное, разжигают в пампасах дикари-каннибалы, готовясь изжарить свою добычу.
Оставшись один, он долго мерил кабинет шагами. Наконец присел за стол и набрал телефонный номер.
— Фока? — спросил он, когда сняли трубку, — Это я, надо срочно увидеться…
* * *
К обеду завьюжило. Сергей, купив на рынке продуктов, возвращался домой. У выхода с базара он заметил смутно знакомого субъекта. “Ага, — тут же вспомнил он эти узкие плечи и этот во всю щеку фингал — многодетный папаня!” Мужичок вертел в руках перед собой какую-то одежонку, похоже, предлагая ту для продажи. Сергей замедлил шаг и без труда опознал свою кожаную куртку, давеча пропавшую из гардероба. “За сколько же он ее толкает? — заинтересовался Сергей. — Я за нее, помнится, пятьсот баксов заплатил?” А покупатель, кажется, уже нашелся: какой-то толстый базарный азербайджанец, по уши заросший щетиной. Он мертвой хваткой вцепился в куртку, и в, тоже время, кривился, брезгливо надувал губы, будто речь шла о ведре гнилой картошки. Папаня совсем скоро сдался и, спрятав полученные деньги, рванул к винной лавке. “Рублей двести получил”, — отметил Сергей и сильно тряхнул головой, пытаясь избавиться от нахлынувшего вдруг раздражения. “Просящему дай — ведь так сказано? — успокаивал он себя. — А раз так, что сокрушаться. У них свои головы на плечах…”