Спастись ещё возможно

Изборцев Игорь Александрович

“Что ж ты, не читал жития святых, послушник? — позже посетовал ему отец Иларий. — Не сумел страхования бесовского различить? Вот так делатель! Вот так пустынножитель! Где ж твоя молитва была?” Впрочем, сказал он это как всегда ровным благожелательным тоном, чуть улыбаясь в седую бороду…

* * *

Сергей думал о том, какое большое значение имело для него общение с Андреем. Нет, беседы с отцом Иларием были важнее, много важнее и даже отдельные мысли старца Сергей с некоторых пор заносил в специальную тетрадь. Этих записей за три месяца его здесь пребывания накопилось уже немало.

Но и в Андрее за личиной этакого простака, скрывались, незаурядный ум и огромный запас знаний. Андрей был необыкновенным эрудитом и практически по любому поводу мог дать исчерпывающую справку, по крайней мере на уровне вузовских знаний…

* * *

Экскурсы в историю и богословскую науку,

которые устраивал для него Андрей, были удивительны. Часто Сергей из-за непонимания просто хлопал глазами, но, все равно, даже такое наукобразное объяснение его чем-то впечатляло. А Андрей вел его дальше и знакомил с двадцатью одним доказательством бытия Божия, начиная с пяти постулатов Фомы Аквинского. Эти вещи, — общеизвестные, как выразился о них Андрей, — увы, Сергею были совсем не знакомы. Хотя нет, об одном доказательстве он читал у Булгакова в “Мастере и Маргарите” — шестом доказательстве Эммануила Канта. Но там была лишь ссылка на его существование, а теперь же Сергей узнал как оно гласит. “Всем людям свойственно нравственное чувство, категорический императив, — утверждал Кант, — Поскольку это чувство не всегда побуждает человека к поступкам, приносящим ему земную пользу, следовательно, должно существовать некоторое основание, некоторая мотивация нравственного поведения, лежащие вне этого мира. Все это с необходимостью требует существования высшего суда и Бога, учреждающего и утверждающего нравственность, награждая добро и наказывая зло”.

Токов был Андрей. Но главным и определяющем в нем было не ученость и многознание (которые он всячески скрывал от посторонних), но его смиренное скитское делание, послушливое ученичество у отца Илария…

* * *

Ретроспектива. Андрей

Андрей окончил филфак МГУ с красным дипломом и был оставлен работать на кафедре. Поступил в аспирантуру. Жил только работой и учебой, поэтому скудного заработка хватало — со скрипом, конечно, но где в науке было без скрипа? Так все и продолжалось, пока он не встретил Галку, студентку третьего курса: в ее он вел группе семинары. Со студентами у него установились хорошие, дружественные отношения, и общение часто выходило за рамки университетской аудитории. Галку же долгое время как женщину он не воспринимал, но однажды именно это и случилось. Она заставила его увидеть в себе красивую молодую женщину и соответственно на это реагировать. Теперь на занятиях он краснел и совсем не мог смотреть ей в глаза. Он никак не решался сказать ей нужные слова, но она помогла, сама…

Андрей ушел из общежития и снял квартиру, где начали они совместную жизнь. В брачный союз решили не вступать. “Зачем, ведь мы современные люди?” — говорила она, а он соглашался. Он не писал обо всем этом домой, смутно понимая, что нельзя. Что никак не понять этого “зачем?” его отцу, профессиональному музыканту, но и христианину, ревностному прихожанину православного храма, где последние годы исправно работал он клиросным певчим. И еще более непонятно было бы это деду, церковному старосте, кабы был он еще живой, и прадеду-священнику… Вот такие были у него корни, и вот таким был он сам…

Галка не жила, она летала по жизни как перышко — красивое, но, по сути, никуда негодное. Ей всегда требовался ветерок, чтобы порхать в перекрестье восхищенных взглядов. А вот дети были ей не нужны (“рано!”), да и Андрей годился только потому, что ей льстило появляться в его обществе — молодого перспективного ученого с блестящим будущим (как ему предсказывали многие). Но на все это порхание требовались немалые средства! Очень скоро это стало главной проблемой Андрея, его постоянной головной болью. “Где их взять?” — мучительно соображал он. Искал где придется, забросив науку и все меньше обременяя себя моральными принципами. Так и попал однажды в весьма сомнительное агентство по недвижимости. На его счастье, фирмочка эта уже была под колпаком, так что сильно вляпаться он не успел…

Накрыли всех разом. Вернее, главные с деньгами успели умотать. А его в числе первых препроводили в КПЗ местного РОВД, потом в следственный изолятор. Он просидел два месяца, пока не попался его бывший начальничек и, наконец, не прояснилось о его, Андрея, непричастности к аферам. Выпустили. Далее по делу он шел уже свидетелем…

Галка, конечно же упорхнула. Да он, собственно, и не жалел. С тех пор он ее и не видел, потому что вскоре, как позволили обстоятельства дела, совсем уехал из Москвы. За это время он изменился — в тюрьме это не редкость. В душной прокуренной камере, где вместо положенных двадцати находилось пятьдесят человек, он успел передумать о многом, о чем прежде не думал никогда. Было так тяжело, что еще немного,

и кинулся бы он с верхнего яруса нар головой о каменный пол, но не попустил Господь. Тогда-то Андрей и принялся усиленно молиться — день и ночь. Каким-то чудом попала к нему книга об удивительном рассказе странника своему духовному отцу. Эта незнакомая ему жизнь поразила его и стала для него первым учебником духовной жизни. От бывалых людей узнал он кое-что о монашеской жизни и загорелся мечтой… Потом была Оптина Пустынь, Боровский монастырь, Курская Коренная Пустынь, Псково-Печерский монастырь, был остров Залита с чудесным старцем отцом Николаем. Именно во время этой поездки он и узнал об отце Иларии. Поехал к нему… и остался. С тех пор и надолго, а может быть, как хотелось ему, навсегда…

* * *

Сергей неоднократно задумывался, почему с ним все случалось именно так? Почему с ним? Чем именно он заслужил эту милость Божию? Искал и не находил. Не было в его безбожной жизни ничего достойного. Спрашивал он об этом и у отца Илария. Тот качал головой и говорил, чуть улыбаясь в бороду: “Кто-то крепко за тебя помолился. Только к чему тебе пытать? Кому открыты суды Божии? Бог знает, а ты благодари Его, что спасает тебя, чтобы и впредь не оставил”. Сергей благодарил, а однажды все-таки кое что вспомнил. Процеживая сквозь сито памяти минувшие события, коснулся он и бредовых видений с цыганкой-Папессой. “Говорила она про какие-то сто рублей, — припоминал он. — И Павел Иванович говорил о том же. Что за сто рублей?” И тут всплыло в памяти, как два года назад, когда устраивали они пышные похороны кому-то из братвы, убитому в разборках, была у него некая встреча у стен храма святого Александра Невского. Утомившись от долгого обряда отпевания, вышел он покурить и тут у крыльца увидел старушку с ящиком на груди. “Пожертвование на храм”, — написано было на нем крупными славянскими буквами. Он уже почти прошел мимо, но тут неведомым образом оказалась у него в руке купюра, как раз сторублевая — немалая сумма по тем временам. Он протянул руку и опустил деньги в ящик. “Спаси тебя, Господи”, — прошептала старушка и спросила: “Зовут тебя как?”. Сергей ответил. “Я помолюсь”, — пообещала она. Он равнодушно кивнул и, закурив, забыл и об этой встрече, и о разговоре… и напрасно.

* * *

Беседа меж тем двигалась к завершению.

— Скоро Успение, — напутствовал батюшка паломниц в обратный путь. — Не забудьте причаститься в этот великий праздник. Помните, что сказано: “Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни”. Как советовал преподобный Серафим: причащаться во четыре поста и двунадесятые праздники, а вообще — чем чаще, тем лучше.

Женщины ушли, а Сергей с грустью смотрел им вслед. С грустью, потому, что ему отец Иларий говорил иные слова; ему, по его великим грехам, дозволено будет причаститься только через долгих пять лет, пока не закончится наложенная епитимия.

— Раньше по законам церковным за разбой и убийство отлучали на целых пятнадцать лет, — объяснял ему отец Иларий, — но ныне время иное. Без Бога жили, сами себя отлучали. Теперь надо скорее к Богу. Тебе эти пять лет на пользу великую для сокрушения и для очищения сердца…

* * *

В эту ночь все было как и всегда. Помолившись, Сергей лег и погрузился в обычный сон. Снилось ему, как гуляет он по лесу — где-то в скитских окрестностях… Бредет по молодому сосняку, потом заходит в бор, под сень взметнувшихся в небо вековых деревьев. Стройные могучие стволы подобны колоннам; он идет по этому живому порталу и вдыхает смолистую сосновую свежесть… Впереди просвет, поляна и… колокол, который подвешен на невидимых нитях. Язык его тихо раскачивается и рождает мягкие мелодичные звуки “бом-бом-бом”. Сергей подходит ближе и видит, что колокол чудесным образом парит прямо в воздухе. “Так вот он каков — колокол Звонарева бора!” — думает Сергей и тянет к нему руку…

Но вдруг под ногами разверзается бездна, и он летит куда-то вниз, чувствуя, как замирает от страха сердце… Вскоре он уже стоит посреди ровного безкрайнего поля под сумеречном небом в полной тишине. Ему зябко от одиночества и страха. Он чувствует себя малышом, которого родители вытащили из колыбели и поставили одного в центре огромной площади в чужом городе. “Не бойся, здесь тебе ничего не грозит”, — слышит он вдруг слова, звучащие прямо в его голове. Все же он оборачивается и видит стройного юношу с золотыми волосами, с красивым и чистым лицом, облаченного в покрывающую тело до пят белую одежду. “Я твой Ангел хранитель, — говорит он все также безмолвно, — иди за мной”. Он быстро устремляется вперед, и похоже, что он просто летит не касаясь земли, но Сергей легко поспевает за ним и не ясно: то ли это движется он сам, то ли ангел невидимо несет его…