Спать и верить. Блокадный роман

Тургенев Андрей

Поплелась домой. Едва дверь открыла, зашумела тетя:

— А кровь? Кровь принесла? Где кровь, ворона?!

140

— …считаю необходимым внедрить, Михал Михалыч.

— Можно и внедрить, — процедил Рацкевич. — Ты лучше скажи, ты меня, что, за козла держишь?

Вид Рацкевич имел бледный, платок на лбу и банка рассола поверх документов. Дышал тяжело.

— Товарищ генерал… — опешил Максим.

— Ты, сука, коньяк мой не выпил вчера. Брезгуешь, хрен

сохатый? В Маскве лучше коньяк?

— Товарищ генерал, мне два стакана подряд сложно, я…

— Пел тихо, сука. Слова не выучил? Здесь сейчас у меня споешь! А, сука, капелла! Коньяк не выпил, пел тихо! За козла?

Рацкевич заводился. Скомкал документ, раскомкал, разорвал в клочки.

— А ушел почему рано? Ушел рано, спрашиваю, почему?! — рявкнул Рацкевич, швырнул клочки. Хорошо не в лицо, а то как реагировать? Никак — позорно, а как — опасно.

— Много дел с утра было, товарищ генерал.

Рацкевич вытащил пистолет, понюхал дуло.

— Ты, падло, почему тихо пел, ты чего не отвечаешь?

— У меня слуха нет, товарищ генерал.

— А у кого есть? У меня, сука? Нет, сука! У Здренки? На нем медведь оттоптался по полной, а он пел, горланил во все жало. Прилежно горланил, сука! А тебе, значит, в падлу с нами петь?

— Это не так.

— А коньяк почему не выпил?

Пошло про белого бычка. Рацкевич выстрелил в потолок, и это его как-то вмиг успокоило. Щелкнул суставом, дотянулся до тумбочки, выудил коньяк, две рюмки. Не стакана хоть.

— Давай… — сказал Рацкевич. — За Победу. Чего внедрять-то собрался, я не расслышал?

141

— Мы, доча, в море-то бывало с отцом выплывем, я на матрас надувной заберусь, а он меня так качает, качает… И тепло вокруг, так те-епло. И даже вода тепла-ая!

— Ох, мамушка!

— А бывает рыба-дельфин подплывет, и носом так — раз, раз!

Они притихли, за окном медленно падал снег, как он это делает и в войну, и в чуму, и в мирные счастья, а они смотрели на него. Как две кошки, подумала Варенька. Мороз на окна уже занамерзал, но пока сквозь было видно.

— Отца-то брали, — сказала вдруг мама. — Тоже вот так смотрели в окно, снег свежий лежал. Потом отвернулись, потом он глянул — а там следы к парадной, по снегу-то. А не было следов! Отец сразу понял: за мной, говорит, пришли! Слышим, а в дверь-то стуча-ат.

Варенька сразу представила картину ту в красках, сердечко застрекотало. Окно было то, куда клеили с Арькой в начале войны обезьян-пальмы. Вот они и сейчас еще половина хвостами цепляются. Знала бы такую историю, не клеила бы веселья на такое окно.

— Вот давай проверим, — сказала мама.

— Что? — вскрикнула Варенька. Ощущение беды заклубилось в комнате, подобно газу.

— Отвернемся и глянем, что будет.

— Мамушка!

— Пожалуйста, Варвара.

Ну хорошо. Отвернулись от окна. В глазах у Вареньки потемнело,

будто кто-то давил на глазные яблоки. В уме замельтешились детские страшилки: про красную руку, про черный рояль. Что происходит?

— Есть, доча, — послышался мамин голос. Варенька метнулась.

— Нет-нет-нет!

В пустом дворе тянулись по свежему снегу цепочки следов. Показалось, что очень больших, пятидесятых размеров, таких следов, которыми ПРИХОДЯТ.

— Как тогда, — сказала мама. — Слышим, а в дверь-то стуча-ат.

142

На роскошной парадной лестнице ученые, робкие как овечки, стояли в очередь на обед. В городе многие разговаривали с собой, но ученые бубнили себе под нос почти поголовно. Директор ЭЛДЭУ словно разгадал Максимову мысль:

— Я прислушиваюсь, может кто какие формулы или научные выводы. Нет, все о еде. Такое уж наше время, Максим Александрович. В былые эпохи… У нас ведь и призрак свой водится, и тайный ход, и чего только нет…

— Призрак?

— Когда великий князь скончался, вдова Мария Павловна завела с тоски карточные вечера. И офицер один, Гавгуев, проигравшись в пух, будто проветрится вышел, а сам в Зимнем саду повесился. Теперь, ясное дело, является. Я не видал, врать не стану, но многие сотрудники — встречали. Повариха бывшая на нервной почве даже слегла, пришлось ее эвакуировать. Как раз ученых отправляли, и ее вписали из милосердия. Так что, если ночью останетесь и в кабинет вам из саду постучат — знайте, он!

Максим улыбнулся.

— А что за ход?

— По легенде, великий князь для друзей ночами в Эрмитажном театре оргиями баловался… Ну, вот и ход тайный, чтоб не через улицу. На оргию, согласитесь, по тайному ходу логичнее.

— Это если тайная оргия. А таить оргию как-то… Я думаю — хочешь оргий, имей смелость в открытую.

— Любопытная точка зрения! Но ведь не в смелости лишь дело, а вес иметь нужно. Не от жены князь, допустим, скрывал. А от царя. Тот бы не погладил!

— Господь с вами! Это как раз княгиня могла не знать, а уж царь-то о том, что в Эрмитажном театре творится, в курсе был, не сомневайтесь.

— Да, пожалуй. Тут я сгорячился. Но еще ведь и общественное мнение, репутация августейшей семьи…

— Какая же репутация? Вы вот знаете об оргиях. Теперь и я.

— Все же легенда через века… не факт.

— А ход — тоже легенда через века?

— А вот кажется, что и не легенда, Максим Александрович. Я его нашел, кажется.

— Нашли ход?!

— Да вот только что, и не доложил еще. Еще по теплу, то есть, ремонт в подвале производили, и там за штукатуркой — что-то навроде двери. Ну, такая, со стеной спаянная, что и не дверь. Но со скважиной! Я взял на заметку. А на днях в библиотеке рылся, а там шкатулка с ерундой на верхних полках, и там смотрю — ключ. С эмблемой такой, ихнего времени…