Спать и верить. Блокадный роман
Шрифт:
Вчера кончились запасы, все-все-все. То есть они, по существу, давно кончились, но мало-мало еще оставалось, последние пакеты риса-муки, сколько-то кубиков сахара и даже одна ветхозаветная банка сгущенки дожила до прошлой недели. А теперь и вовсе все. Только по выдачам. И вещей немножко: сервиз там, еще что. Патрикеевна сговорилась супницу на столярный клей плюс лавровый лист. Патрикеевна удобная, помогает в обмене, правда вынимает свой процент, но изначально меняет выгодно, так что так на так и выходит, зато самим
А мамушка была совершенно, совершенно спокойна. Морщилась на корку, жаренную на олифе, на соевую колбасу. Верила, что еще может быть вкусно.
157
Повар, вообще, существом был весьма противным. Крупный, лысый, с маленькими наглыми глазками, похожий на крысячего хомяка.
Как он зашел, директор прям съежился.
— И чо такого? — не смутился повар, когда Максим предъявил ему результаты выпаривания.
— Что значит «чо такого»? Существует договоренность, что в спецфонд от общего фонда продуктов отъединяется 10 процентов. 10! А не 70.
Спецфондом именовались… ну вот именно что отъединенные продукты, из этого фонда с кухни ежедневно поступал пакет Максиму (1/2 кг хлеба, 1/2 кг мяса ну и все остальное в пропорции), директору и прочим представителям администрации, в меньших дозах. Ну и кухонные со «спецфонда» кормились.
— Это ж того… проценты. Условные!
Повар искренне удивился. Делать начальству нечего, пьяное шарашится, вот и пристают.
Максим тоже искренне удивился.
— То есть как условные?
— Ну, примерные.
Повар показал руками вроде как что-то разрубил, вроде там мясной туши.
— Хорошо себе примерные! Вы хотите сказать, что 70 — примерно то же, что 10?
— Ну эта… — протянул повар. — Ошибка с тем супом. Обычно не так.
Он говорил уверенно, без тени испуга. Занятный субчик. Максим же начал злиться:
— А обычно — как?
— Обычно… Ну, по договоренности.
— То есть, 10?
— Ну не 10, конечно. 10 же… условно.
— А сколько? — Максим скрипнул зубами.
— Ну, когда 20, когда как… Чуть больше, если не досмотришь. Воруют… Но я слежу.
Ему даже вроде как и скучно было. Максим повысил голос:
— Но ведь должно быть 10! А то что воруют — так вы… вы и отвечаете, чтобы не воровали!
— Так я и отвечаю… Вам, может, больше надо… так вы же не говорили… Можно вам вдвое… заворачивать.
Рассудительно так говорил. Максим никак не мог в тон попасть:
— Мне надо… мне надо, чтобы отъединение составляло, как и шла речь, ровно 10 процентов.
— В каком смысле?
Максим взял бумагу, нарисовал колбасу. Получилось не очень складно, но в целом узнаваемо.
— Вот колбаса. Вот так… одна десятая часть это и будет 10
Повар пытливо посмотрел на Максима. Взгляд такой медленный, тугой, но по-своему осмысленный. Бык так смотрит.
— Вы, товарищ начальник, если хотите вместо меня своего человека поставить — так прямо скажите. Я на рожон не полезу. Другое место подберу, а временно — попрошусь в помощники к вашему. А издеваться надо мной ни к чему, я работаю честно, вам заворачиваю по договоренности. А если мало — так вы же не говорили, можно и больше…
Максим развеселился.
— То есть вам решительно не нравится цыфра 10 процентов?
— Так меньше четверти и смысла-то нет, — развел руками бычок.
— Чего смысла нет?
— Ну это… работать. Нигде меньше четверти не работают.
— Нигде?
— Меньше невыгодно.
— Ладно, — разговаривать с поваром было до крайности неприятно. — Спасибо за откровенность. Смотри: в Ленинградском Доме Ученых с завтрашнего дня будет ровно 10 процентов. Проверять буду ежедневно. В случае повторения нарушений я тебя лично застрелю… вот из этого пистолета. Имею такое чрезвычайное право. Доступно?
Повар норову поумерил, но до конца не сдался:
— А хоть 15, товарищ начальник?
— Да нет же, 10. И уйди, сил нет харю твою…
158
— Вот заявление у меня, товарищ начальник госпиталя.
— О чем?
— Там указано.
— Отправить на фронт по специальности… Настя, да ты очумела! А я с кем останусь! Да у меня старухи одни да пигалицы-неумехи… Ты что! Никуда не отпущу. Ты одна здесь настоящий специалист осталась!
— Я — на фронт.
— Настя! Я не отпускаю! Настя, вот что, хочешь я тебя — старшей медсестрой? Я давно собирался, да ты была при…
— Я. Хочу. На фронт.
— Да что тебе там — медом намазано? А здесь — не фронт?! Меньше ответственности?! Раненые — не люди?! Пайка фронтового захотела?!
— Вы не можете так говорить.
Настя была неприхотлива, существовала на служащем пайке, да на рядовой госпитальной подкормке в дневную тарелку супа, да на саговой каше. Пивные дрожжи у нее были запас и танковый жир: мазала на хлеб, и нормально. Начгоспиталя устыдился:
— Прости старого дурака, с языка совралось… Все же на нервах. Останься, Настя! Я тебе чем могу…
— Я не могу теперь здесь. Вы не понимаете.
— Да понимаю, Настя, понимаю я! Все же заметно! Всем же заметно было, кроме этого олуха… Ну как же мы без тебя? Умоляю, останься!
159
Генриетта Давыдовна выткнула радио, и до середины дня никто не догадался. Так заморозилось время. Лишь в середине дня Патрикеевна сообразила, что радио выткнуто, а полдня так и жили.