Специалист

Константинов Андрей Дмитриевич

— Ох, Обнорский, подведешь ты меня под «Кресты», — ответил руоповский опер и шагнул в микроавтобус.

Никодимов махнул рукой из окна. Маршрутка отвалила, и через несколько секунд красные задние габариты растворились в потоке машин. Андрей остался стоять на грязном тротуаре. Уличные музыканты наяривали «кумпарситу». Он ощутил легкий озноб и зашагал к метро.

Через двадцать минут он уже поднимался по эскалатору на «Гостинке». Ив подземном переходе на Садовой снова услышал надрывный мотив «кумпарситы». Щемящая латиноамериканская мелодия металась между низким сводом и стенами перехода.

Странно, но почему-то она не казалась неуместной в слякотном тоннеле зимнего северного города. Андрей закурил и пошел в агентство, на улицу Зодчего Росси. Работу работать.

А работы было полно. В нескончаемом потоке скандалов, преступлений, разоблачений, в калейдоскопе событий криминальным репортерам работа находилась всегда. Иногда сотрудники агентства не успевали «перелопачивать» горы информации. Обнорский шел «работу работать», но мысли все время возвращались к рукописи и рассказу псковского опера. Перед глазами вставала то картина с горящим телом маленькой девочки, то заиндевевший на морозе контейнер.

Завтра Андрею предстояло встретиться с Автором. Хорошо бы, если бы Вадик сумел выполнить его просьбу. Собственно говоря, сомнений относительно личности Автора у Обнорского уже не оставалось. Оставалась привычка криминального репортера проверять информацию по всем каналам, какие только возможны.

Несмотря на позднее время, в кабинетах агентства еще находились несколько человек. Андрея это не удивило, так же как сотрудников не удивил приход шефа. Горячих новостей в этот вечер, как ни странно, не было. Андрей просмотрел сводку и ушел в свой кабинет, унося большую кружку чая с лимоном.

…Хорошо, если бы Вадик сумел выполнить его просьбу. А если нет? Обнорский задумался. Остывал в кружке коричневый чай с янтарной долькой лимона, плыл дымок сигареты в конусе света настольной лампы. Если Резаков подведет… Нет, не должен, не такой Вадик мужик. А если все-таки? А, черт, ОБСТОЯТЕЛЬСТВА!

Так, ладно, давай-ка искать другие каналы проверки. Откуда будем плясать? От печки, а печка стоит в древнем Пскове. В Пскове, в Пскове… а, черт! Обнорский хлопнул себя по лбу и начал листать пухлую записную книжку. Год назад на семинаре в Дании он познакомился с коллегой-газетчиком из Пскова. Знакомство это дальнейшего развития не получило. Мишка Антонов, так звали псковского коллегу, в Питер наведывался редко, а Обнорский за год в Пскове вообще не был… Сейчас Мишка мог реально помочь. Андрей нашел телефон и — не отвернись, Удача! — набрал номер.

Хриплый Мишкин баритон прозвучал совсем рядом. Два журналюги разговаривали так, будто расстались только вчера, после бокала отменного датского пива в баре гостиницы. Обмен новостями занял около двух минут, а потом Обнорский приступил к работе.

— Мишель, есть проблема, — начал он. — Было у вас одно дело криминального характера… примерно год назад. Наезжали там на одного бизнесмена.

— Так. А как фамилия этого хорошего человека?

— В этом и загвоздка… Знаю только, что весьма не беден, жаден до патологии. Имеет магазин или несколько магазинов. Любит шляться по блядям и пьет, как лошадь. Иногда запоями. Нельзя ли вычислить этого плохиша?

— А чего его вычислять? — ответил Мишка. — Это Харламов.

— Как,

как? Хайрамов?

— Нет, Харламов. Борис Иваныч. Сволочь та еще… этого гондона весь город знает. Из-за него, по слухам, его же охранник погиб. А потом и второй. И еще гора трупов. Да ты, наверно, слышал…

— Что, оба охранника погибли?

— Оба. Один замерз, его в контейнере держали несколько дней. Другой мстить начал, так его бандиты вместе с машиной сожгли. А Харламов вышел сухой… но, думаю, рано или поздно его обязательно грохнут.

— Что так?

— Страшное говно, Андрюха… Не поверишь, если все расскажу. Да он, кстати, уже и не наш, а ваш, питерский.

— Да, слышал я что-то такое. Но, честно говоря, неконкретно, краем уха.

— Я тоже не вдавался. Вроде открывает он какое-то дело. То ли казино, то ли кабак… Да ты не думай — обязательно о нем услышишь. Такой гондон незамеченным остаться даже у вас не сможет… Мишка захохотал, Андрей неопределенно хмыкнул.

— Слушай, Мишка, — сказал он, — а погибшие охранники? Их можно установить? Хотя бы на уровне Ф. И. О.?

— Можно-то можно… но время надо. Тебе срочно?

«Если бы было время, — подумал Андрей, — я бы сам все раскопал».

— Да ладно, Миш, это не обязательно. Ты когда в Питере будешь?

Они проговорили еще минуты три, договариваясь о встрече. И отдавая себе отчет, что встретятся, возможно, через год. Или через два. Или три. Или не встретятся никогда. А если встретятся, то будут говорить так, как будто расстались только вчера. И зайдут в ближайшую пивнуху, чтобы хлебнуть пива. Или в бар «Президент-отеля», чтобы выпить виски. Ах, «кумпарасита»!

В трубке запищали гудки отбоя. Спасибо, Мишка.

«Харламов Бор. И.» — написал беглым почерком Обнорский.

Чай в кружке давно остыл. Андрей снова перечитал рукопись. Теперь она «звучала» совсем по-другому. Стали понятны скомканность и недоговоренность, скрытая в некоторых фразах. И нервность почерка: при первом прочтении Андрею даже казалось, что это писали два разных человека. Один — нервный и злой, другой — отстраненный холодный наблюдатель. Аккуратиста Обнорского уже не раздражали сделанные наспех исправления и сигаретные подпалины на бумаге. Чтение он закончил далеко за полночь. Синий дым плыл по кабинету. Андрей встал и подошел к окну. После минутной борьбы с жалюзи и шпингалетами он открыл форточку. Хлынул свежий воздух… Обнорский посмотрел на часы и понял, что ехать домой, на Охту, уже нет большого смысла. Он разулся и лег на диван. Ночевки на работе были нередки. Через несколько минут он уже спал. Установленный на семь часов будильник отчетливо тикал на полу у дивана.

За окном начинался снегопад.

Снег густо падал на пустой сорокафутовый контейнер с грубо взломанными замками. На увязший в сугробе новенький «БМВ». Снег закрывал следы человека, идущего по целине со страшной ношей на руках. В синих сумерках звучала «кумпарсита».

Его разбудил телефонный звонок — сколько раз в своей жизни Обнорский вскакивал посреди ночи от этого мерзкого звука? — и голос Вадика Резакова,

— Гад ты, Андрей Викторыч, — выговорил Вадик не очень внятно. Голос напоминал шорох рашпиля по пересохшему небу.