Спецназ нагваля. К новым орбитам!
Шрифт:
Сколько прошло – 15 минут, 20? И мы бы стояли еще столько же. Объятие полнотою в жизнь. Спасибо за роскошный подарок!
«Караван» – божественный, искрящийся и могучий, текучий и нежный. Великий танец. Мы с Папой встаем во внутренний круг. ЭТО нарастает с каждой встречей глазами, с каждой волной и движением рук.
Раскрутка небывалая. На фразе «Вновь приходи» (опять о вечном возвращении, все о нем), когда круги, взмывая океанским валом, летели к центру, «народный артист России Гайявата и заслуженный артист России Падре» (© Папа) накатывали встречной
Последний танец. «И мы снова встретимся все вместе, соединим свои сердца»… Стоим, покачиваясь, впитывая то, что лучится, и излучая ответное, разливаемся уже не рекой, а морем абсолютной Любви. Встречаюсь глазами с Магдой, с этим воплощением Любви. В ее глазах – озера слез, а из них… Пронзает навылет, мгновенно. Не сдерживаю слезы. Пусть. Поплачь, Герасим.
Отъезд.
Автобус. Раздолбанный, часть кресел отсутствует. Летящий по разбитой дороге в плотной лесной аллее. Ветви лупят и скользят по фюзеляжу. Сквозь открытые окна градом летят обломки веток, сухие палочки, кленовые листья и их куски, древесная и дорожная пыль.
Сюр полный. Какая-то фантастическая капсула, мчащая группу радостных сумасшедших пионеров из ниоткуда в никуда, по тоннелю вне времени.
Ляля – прима-балерина, по совместительству запевала.
Падре, ну как он мог не вытащить свой барабан?!
И погнали! Пели под гром барабана и звон бубна все, что поется.
В каком-то поселке водитель остановил свою машину времени, взяв группу «нормальных» пассажиров. И неуемный гвардейский хор заголосил еще громче. «Призрачно все», «Шива Шива Ом Нама Ом», «Хава Нагила», «Ла Иллаха Ил Алла», «Голубой вагон», «Ганапата».
«Где тебя носило!» – просто полный отпад (смотри видеоклип, снятый дрожащими руками среди скачущих исполнителей в подпрыгивающем автобусе). Как не лопнул Падрин барабан, непонятно.
А «В лунном сиянии снег серебрится» под красивейшее и мощнейшее соло Марата! Ла Скалу – в отставку!
Круто попавшие пассажиры тихо кайфовали, находясь в полном замешательстве по поводу идентификации группы чудиков непонятного жанра. На их лицах и фигурах цветным по цветному было написано аршинными буквами:
«ГЕРАСИМ НА ВСЕ СОГЛАСЕН!»
Борода
Еще чуток о Herr А. Симе.
Знаменитая повесть Тургенева – возможно, метафора, зашифрованный сюжет просветления. Ай да Иван Сергеич! Вкушающий бананы да вытащит их из ушей.
Барыня – это Матрица, она же – просветленный Мастер. То, что она «владеет» Герасимом, как прислугой, – лишь верхушка айсберга, иллюзия. Ее «жестокий» нрав – лишь темная вуаль на лице Богини. Она капризна и деспотична только для слепых. Или глухонемых.
Герасим – мистик. Великан, глухонемой. Глухой, потому что его слух пока еще отключен ограничениями его Эго, а немой – потому что, благодаря духовным практикам, большую часть времени живет вне ума и обходится без слов, которые есть продукт ума, искажение Реальности.
Муму – это дорогие каждому духовному
Отсюда вывод: сдайся барыне и утопи свою Муму. В Универсальной Реке Абсолютной Любви.
Вот финал:
«А между тем в ту самую пору по Т… у шоссе усердно и безостановочно шагал какой-то великан, с мешком за плечами и с длинной палкой в руках. Это был Герасим. Он спешил без оглядки, спешил домой, к себе в деревню, на родину.
Утопив бедную Муму, он прибежал в свою каморку, проворно уложил кой-какие пожитки в старую попону, связал ее узлом, взвалил на плечо, да и был таков. Дорогу он хорошо заметил еще тогда, когда его везли в Москву; деревня, из которой барыня его взяла, лежала всего в двадцати пяти верстах от шоссе. Он шел по нему с какой-то несокрушимой отвагой, с отчаянной и вместе с тем радостной решимостью.
Он шел; широко распахнулась его грудь; глаза жадно и прямо устремились вперед. Он торопился, как будто мать-старушка ждала его на родине, как будто она звала его к себе после долгого странствования на чужой стороне, в чужих людях…
Только что наступившая летняя ночь была тиха и тепла; с одной стороны, там, где солнце закатилось, край неба еще белел и слабо румянился последним отблеском исчезавшего дня, – с другой стороны уже вздымался синий, седой сумрак. Ночь шла оттуда. Перепела сотнями гремели кругом, взапуски перекликивались коростели…
Герасим не мог их слышать, не мог он слышать также чуткого ночного шушуканья деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги, но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу – ветер с родины, – ласково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде; видел перед собой белеющую дорогу – дорогу домой, прямую как стрела; видел в небе несчетные звезды, светившие его путь, и как лев выступал сильно и бодро, так что когда восходящее солнце озарило своими влажно-красными лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять верст…
Через два дня он уже был дома».
Ля ля ля-Хочешь праздника
То, что этот фестиваль будет особенным, никто даже и не сомневался. Сначала Самара, затем Байкал, и в завершение Иссык-Куль…
Какими вернутся оттуда наши отцы-основатели?
Ждали с нетерпением, с трепетом в душе. Что же будет?.. Как там? И что это за «воронежская благодать», о которой вспоминали Папа с Бородой в Звенигороде и Екатеринбурге? К тому же они так нахваливали воронежских ведьмочек…