Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору
Шрифт:
В конечном итоге НКВД, при всех ужасах и злодеяниях в его стенах в этот период, остается только исполнителем репрессий, да еще затронутым периодически этими же репрессиями. Ни разу здесь, как бы нам ни доказывали, спецслужбы из-под контроля власти/партии не выбились, исполняя их волю, а главный архитектор этого страшного здания так и сидел в Кремле. Ежов и ежовцы, на которых потом попытались списать ужасы двух самых страшных лет Большого террора в СССР, так и остались в этом плане лишь самыми исполнительными и ловкими прорабами Сталина в деле репрессий, руководившими совсем рядовыми сошками-чекистами.
Конец ежовщины всем известен, команду Ежова зачистила и расстреляла команда нового наркома, Берии. С лета 1938 года начался быстрый закат вчерашнего фаворита Ежова в глазах Сталина, смолкли постоянные славословия в адрес «великого наркома НКВД» и песни советских
В августе 1938 года Ежову назначают в заместители по НКВД бывшего первого секретаря компартии Грузии Лаврентия Берию, тем же летом начинают «брать» первых ежовцев. Тогда же появляется донос на самого Ежова со стороны его подчиненного, начальника Ивановского управления НКВД Журавлева, где «железного наркома» впервые называют иностранным шпионом, заговорщиком, террористом и даже гомосексуалистом. Все эти обвинения очень скоро перекочуют в следственное дело и обвинительное заключение по опальному наркому Ежову. Написавший этот донос на своего наркома чекист Виктор Журавлев в награду получит пост начальника НКВД по Московской области, но затем будет переведен начальником лагеря под Карагандой в ГУЛАГ за ошибки в работе, где проворуется и будет послан еще дальше – командовать лагерем на Колыме. В 1946 году решат арестовать и его, но при вызове из Магадана в Москву Журавлев внезапно умрет, как подозревают – тоже отравившись сам в страхе перед арестом и пытками.
Всю осень Николай Ежов еще мечется между попытками спасти себе если не должность, то жизнь и депрессией на фоне личной трагедии. У него умерла любимая жена Евгения, то ли от болезни, то ли убив себя большой дозой снотворного из опасений скорого краха карьеры и ареста. Эта роковая и красивая женщина Евгения Ежова (до замужества с кровавым наркомом Евгения Гладун) была редактором большого журнала и организатором редкого тогда московского салона для советской партийной элиты. К ней был неравнодушен даже сам Сталин, а о любовных загулах Евгении то с писателем Бабелем, то с его коллегой Шолоховым главе НКВД периодически докладывали его подчиненные из наружного наблюдения. В следственном деле Ежова затем, естественно, будет версия, что он сам отравил супругу, дабы избежать разоблачения ею своей шпионской деятельности, да и сама она с ним тоже была завербована французской разведкой. Ежов под пытками признает отравление жены, якобы тоже с 1926 года шпионившей с ним на англичан и французов. На самом же деле Евгения Гладун-Ежова, скорее всего, действительно ушла из жизни добровольно, напившись таблеток люминала по согласию с мужем или без него, во избежание мучительной смерти в руках ведомства, которое тот пока еще возглавлял. В то же время у Ежова открылся сильный туберкулез, начались проблемы с алкоголем, депрессия после ухода из жизни действительно любимой и роковой в его жизни женщины была очень глубокой, но он еще несколько раз на личных аудиенциях пытался оправдаться перед Сталиным и вернуть себе доверие.
24 ноября 1938 года после такой беседы Сталин снял Ежова с поста главы НКВД, отправив по традиции перед смертью руководить водным транспортом. Многих ежовских подручных к тому времени уже арестовали и выбивали из них на Лубянке показания на бывшего шефа для процесса над всей «ежовской командой». Его первого зама Михаила Фриновского тоже отправили руководить флотом, но уже военным. Ежов с Фриновским не имели никакого отношения к морскому делу, в свое время Петр I освоившего флотскую науку Петра Толстого сделал вместо флотоводца начальником своей спецслужбы Тайной канцелярии, а Сталин, напротив, с черным юмором
Сам бывший нарком НКВД Ежов арестован вчерашними подчиненными 10 апреля 1939 года прямо в кабинете секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова и увезен в Сухановскую тюрьму (ее в НКВД зарезервировали за особо значимыми политическими заключенными) с целью выбить из него показания для предрешенного смертного приговора. Полагают, что при его аресте в кабинете Маленкова кроме арестной команды НКВД присутствовал и сам сменивший Ежова на посту наркома Берия, а есть предположение, что и сам Иосиф Виссарионович явился и лицезрел арест своего недавно «верного Николая». По другой версии, Ежова вообще буднично взяли обычные оперативники НКВД прямо в его кабинете в Наркомате водного транспорта, и при этом будто бы издерганный страшным ожиданием Ежов сказал им: «Наконец-то вы пришли, я вас ждал».
На следствии с Ежовым и его людьми повторилась та же картина, что и с командой Ягоды и другими группами репрессированных ранее ежовцами чекистов. Кроме работы на массу разных разведок от Великобритании до Японии и антисоветской деятельности Ежова и его окружение обвиняли также в составлении заговора для захвата власти в стране и убийства Сталина (как они сами в 1937 году обвинили в этом «заговорщиков Тухачевского» из руководства Красной армии). Сам Ежов под пытками признал и свое главенство в этом заговоре верхушки НКВД, и план застрелить Сталина на банкете и после этого в праздник 7 ноября 1938 года силами НКВД устроить фашистский путч в Советском Союзе, и свою вербовку германской разведкой, и деятельность по прикрытию врагов из других групп заговорщиков, и личное моральное разложение с пьянством, и даже скрываемую приверженность к гомосексуализму. Из приговора суда гомосексуальное обвинение убрали, видимо сочтя его по советской морали слишком пикантным и ненужным в деле столь матерого шпиона и заговорщика.
При этом страшный и беспощадный «кровавый нарком» успел проявить и неожиданную для него сентиментальность, умоляя своих следователей об одном: сохранить жизнь его маленькой приемной дочери Наташе, родных детей у него от двух жен не было. Наталью Ежову отправили в детдом, недавно она, уже седая пенсионерка, по телевидению сказала, что помнит его лишь в образе любимого отца и ходатайствует о реабилитации его, в чем ей прокуратура отказала. Наверное, она одна имеет право на теплые воспоминания об этом ненавистном миллионам наших сограждан человеке, которого называет отцом. В конце концов, лично в ее отношении Николай Ежов действительно дважды повел себя благородно: взяв ее из подмосковного приюта в семью, а на пороге расстрельной камеры затем выпрашивая для нее жизнь у своих палачей.
Даже у таких палачей и садистов, как Ежов, можно в биографии найти редкие моменты хотя бы предсмертного очеловечивания. Ежов же проявил их только стоя одной ногой в могиле на суде, когда кроме дочери попросил не репрессировать двух своих племянников и родного брата Ивана Ежова, не имевшего никакого отношения к большой политике запойного рабочего, который со старшим братом связи практически не поддерживал. Впрочем, этот предсмертный красивый жест Ежова был бессмысленным, и брат, и племянники уже были к тому времени НКВД расстреляны как члены семьи «врага народа», о чем самому обреченному Николаю Ежову не сказали. На суде, отказавшись от части данных под пытками следствию признаний, он вдруг еще походатайствовал за своего подчиненного по НКВД Журбенко, которого оговорил как шпиона на очной ставке под давлением следователей, – и тоже впустую, Журбенко уже расстреляли.
Все остальные главные участники процесса над ежовцами тоже все признали. Кроме этого, на них же попытались списать многие грехи вакханалии террора 1937–1938 годов, обвинив и в пыточном следствии, и в злоупотреблении положением в НКВД для собственной карьеры, и даже в репрессиях невиновных лиц, принужденных ими пытками к самооговору. Не случайно вместе с ежовцами расстреляли и главного военного прокурора Красной армии Розовского, на которого возлагалась обязанность надзора за законностью работы НКВД и который, по мнению следствия, от этого надзора преступно самоустранился.