Спелый дождь
Шрифт:
И я в семейной жизни часто чувствовала возможность близкой разлуки
навсегда... Хорошо зная строчки:
Дай силу, мысль моя, заступница,
На самом смертном в жизни рубеже!
(2003 год)
– я открыла изданный двадцатью годами ранее «Предвестный свет» и
даже с некоторым удивлением прочитала почти то же самое:
... Так много здесь прошло бесследно
На этой горестной земле,
На рубеже моем последнем...
Ощущение
более выразительными поэтические средства.
И еще одна особенность, которая сопровождает практически всё твор-
чество Сопина. Я иногда его спрашивала: «Как ты пишешь?» - «А я вижу
то, что пишу. Смотрю и описываю». Но, находясь мысленно в прошлом, он
всегда знает, чем всё это кончится, и даёт оценку, как правило, жёсткую.
Нежность обрывается трагедией:
Гляну в зеркало. Вздрогну.
И сам от себя отшатнусь...
Он почти всегда смотрит на события с двух-трёх точек зрения: из про-
шлого и настоящего, иногда из будущего. Это делает стихи объёмными,
рождает стереоэффект.
Интересно, что в его стихах мало столь любимого всеми пишущими об-
ращения к раннему детству. Это, конечно, не значит, что у маленького
Миши не осталось довоенных впечатлений. Но 1941 год дал такой резкий
облом, что поэт обозначит другую дату своего рождения:
«Я рождаюсь вот здесь, в сорок первом...»
И самого начала войны в стихах нет. В сорок первом мальчику уже де-
сять лет. Наверняка он слушал военные сводки, участвовал в проводах
на фронт. И всё же для ребенка это пока достаточно абстрактно. Он рас-
сказывал о первом настоящем эмоциональном потрясении: по степи раз-
бегаются кони. Это начинались бомбёжки:
Вбирает даль,
Распахнутая настежь,
35
Безумный бег,
Срывающийся всхлип.
Им несть числа!
Ночной единой масти
Исход коней
С трагической земли...
(«1941»)
И снова появляется двойное зрение:
Я жив ещё.
И до конца не знаю,
Как это всё
Пройдёт через меня.
Мальчик, конечно, не знает - разве что тревожно предчувствует. А ав-
тор знает очень много...
В войну, в двенадцать лет, были написаны первые стихи под впечат-
лением стихов Виктора Гусева: «А за окном седой буран орал. А за окном
– заводы, снег, Урал...».
– Я сидел в хате, а за окном была метель. И вдруг стало что-то воз-
никать в голове... Это поразительно -
повезут на тот самый Урал под конвоем, но в сорок втором это было
смутное ощущение, от которого появилось желание заплакать словами
от страшного дискомфорта души. И от этого желания - к первой мохно-
рылой попытке...
(Из литературной записи «Речь о реке», 1995 г.).
* * *
Ветряки пламенели
От червонного
Цвета заката.
Мужики собирались
И пели -
До стыни в груди!
Про зозулю-кукушку,
Что летела
Над отчею хатой...
Как лихих запорожцев
Атаман Дорошенко водил...
Пахло осенью терпко.
И возраста не было в теле.
Жизнь была еще вечностью.
Сердце не знало тоски.
Над осенними вербами
Птицы летели,
Летели,
В чистом небе вечернем
На степь развернув косяки.
Закачалась земля.
А потом
В тишине
36
Кто-то просто
«Умираю...» - сказал.
(Я скорее прочёл по губам).
Разбегались стада.
Табуны торопились по просу.
Начиналась война.
Счет иной
Открывала судьба.
Пахло гарью и горечью
Поле под Красной Яругой.
Крестокрылые
Небо взорвали,
Мою тишину.
А потом
Много жизней
Пройду я,
Сомкнув круг за кругом.
Гляну в зеркало.
Вздрогну.
И сам от себя отшатнусь.
ДОЖДЬ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА
Низкое небо.
Подводы.
Ночь. Непокой. Неуют.
Дождь сорок первого года
Падает в память мою.
Медленно.
Косо.
Отвесно.
Кажется -
Вечность шуршит
Каплями будущих песен
В детское поле души.
Будто бы хочет впечатать
Всё, что кончается здесь:
Неповторимость печалей,
Неповторимость дождей.
Неповторимое детство -
Этот мгновенный пролог,
Зная,
Как долго мне греться
Памятью этих дорог.
1941
Ни седоков,
Ни окриков погони -
Видений бег?
Сквозь лунный хуторок
В ночное поле
37
Скачут,
Скачут кони
В ночное поле,
В призрачность дорог.
Вбирает даль,
Распахнутая настежь,
Безумный бег,
Срывающийся всхлип.
Им несть числа!
Ночной единой масти
Исход коней
С трагической земли.
Багровый свет -
То знаменье иль знамя?
Предвестный свет
Грядущего огня...