Спелый дождь

Сопин Михаил

агонизирующей безотцовщины. Скоро ей нашли «достойное» применение.

За время войны опустели лагеря. Стали сажать повторно по 58-й ста-

тье (политических), но их уже не хватало. Надо было восстанавливать

бывшую оккупированную территорию, откуда-то взять армию новых

строителей, которые бы валили лес, долбили руду, клали кирпичи... Ужас

и простота этих обстоятельств привели к людоедской политике. Броси-

ли клич - выжигать калёным железом, хватать

за бродяжничество, неза-

конное ношение оружия (валявшегося грудами везде), за воровство. Кого?

Были орды бездомной шантрапы, брошенной на произвол судьбы, вынуж-

денной себя кормить, греть, защищать. Выжившие в голоде и бомбежке,

выплюнутые войной и расшвырянные по белому свету, они же оказались

обречены стать жертвами лагерей».

(«Речь о реке»)

На 15 лет Михаил «загремел» в 1955 году, по поводу, до глупости незна-

чительному. Как-то шли большой компанией из кино, растянувшись на

квартал - в очередной раз смотрели «Бродягу». Впереди идущие пристали

к парню и девушке (отнять велосипед), показали нож. Те закричали, подо-

спела милиция: банда! Большинство взяли сразу, но «хвост» (в том числе

Михаил) разбежался. Правоохранительные органы без труда установили

имена всех.

Судили за разбой по Указу Президиума Верховного Совета СССР от

4.06.47 г. Указов было два: первый - об уголовной ответственности за хи-

щение государственного и общественного имущества, второй - личного.

Согласно ему, все виды такой провинности, вплоть до хищений самых

мелких, наказывались лишением свободы на сроки очень большие (до 25

лет). Проступок, за который раньше могли дать пару месяцев, теперь на-

казывался «десяткой». Например, в документах того периода наш сын вы-

читал, как за семь килограммов украденной муки мужику дали семь лет

лишения свободы. Пересмотру эта судимость не подлежала.

Вот что пишет по этому поводу в статье «Уголовное право как фено-

мен культуры» («Известия высших учебных заведений», 02.03.1992)

М. С. Гринберг:

«Важным элементом обеспечения экономических интересов тоталитар-

ной системы был принудительный бесплатный или малооплачиваемый

труд. Он обеспечивался отчасти трудом заключённых, а массовые репрес-

сии служили источником пополнения».

В 1962 году вышел новый Уголовный кодекс, в связи с чем Указ потерял

силу, а Михаил продолжал отбывать срок до 1970 года. «От звоночка до

звоночка...» - горько по-вторял он, шагая по комнате, незадолго до смерти.

Сколько их было, таких осуждённых, - сотни тысяч? Миллионы? Счи-

тал

ли кто-нибудь?

После смерти Миши я сделала попытку отыскать его уголовное дело

в архиве УВД Пермской области. При содействии Вологодской писатель-

ской организации был сделан запрос. Имя такое нашли, а дело - нет: «Не

сохранилось». Нет документа - нет проблем. И понять, за что кого судили,

уже невозможно. Виновны навечно...

Мы с Михаилом не раз рассуждали: его биография настолько уязвима,

что её можно подавать с самых разных позиций, и все будет правда. Захо-

49

чешь осудить - уголовник, алкоголик, шизофреник, трудовая книжка раз-

дута от бесчисленных перемен мест работы. И в то же время - поэт, фило-

соф, интереснейший собеседник, «политпротестант», все дети от общения

с ним в восторге.

Вникать в психологию заключённых мне приходилось в силу обстоя-

тельств. Я неоднократно ездила на поселение, дружба с бывшими аре-

стантами продолжалась в Перми и Вологде. Горько констатировать: ни

у одного из них не сложилась счастливо судьба на воле, хотя нарушений

закона они больше не допускали. Многолетнее обесчеловечивание накла-

дывало отпечаток. Миша мне говорил:

– Никому не посоветую выходить замуж за наших. Среди них нет того,

кто способен составить семейное счастье.

Вот такая жесткая оценка.

(Моя пермская подруга была замужем за Мишиным другом по имени

Леха-Алексей. Когда-то он был осуждён за воровство. Ещё в лагере дал

себе зарок проститься с пороком и выполнил его в течение своей недлин-

ной жизни (погиб от алкоголизма). Но мужем он был никаким. В течение

многих лет отучённый от понятий семьи, так и остался где-то между зо-

ной и мнимой свободой).

Я спрашивала :

– Миша, а ты?

– Я нетипичный.

В отличие от многих других, он был способен к самосовершенствова-

нию, к диалектическому мышлению.

– Мишель, - растерянно говорил ему Леха, - ты же только вчера говорил

одно, а сегодня другое. Ты где настоящий?

(Леха смотрел на Мишу снизу вверх. Он любил друга и знал наизусть

его стихи, был готов преданно следовать за ним куда угодно, но не успевал

«поворачивать». Леха по природе был догматиком).

– И вчера, и сегодня, - отвечал Миша.
– Я ищу.

(...Прочитывая рецензии под стихами мужа на сайте «Стихи.Ру», я вре-

мя от времени встречала реплики: «Михаил Николаевич, а почему вы всё

время врёте? Вы где настоящий?» - и тут же вспоминала Леху).