Спендиаров
Шрифт:
Двое из них, назвавшиеся квартирьерами, реквизировали кабинет Александра Афанасьевича под квартиру военкома бригады. Вскоре пришел и сам комиссар. Это был мужественный широкоплечий молодой человек с тяжелой маршевой походкой. Скользнув взглядом по пианино, скрипке и рукописям, он надвинул фуражку на гладкий лоб и, решительным движением затянув кожаный пояс, отказался от рабочей комнаты музыканта. Извинившись, он хотел уйти, но Александр Афанасьевич, тронутый уважением юноши к искусству, предложил ему поместиться в маленькой комнате рядом с кабинетом.
Он не отпускал его от себя весь вечер, радуясь ему, как некоему открытию, окончательно укрепившему его мысли и чувства. С готовностью удовлетворяя любопытство молодого человека,
У комиссара Валентина Викентьевича Орловского был красивый бас. Александр Афанасьевич, постоянно искавший исполнителей для арий из «Ал-маст», воспылал надеждой найти в нем Надир-шаха. Можно представить себе удивление домочадцев, когда из флигеля, где находились композитор и комиссар, раздалось арпеджио, распеваемое громким юношеским голосом.
Дружба композитора и комиссара крепла с каждым днем. Между тем музыкально-просветительная деятельность Спендиарова, начатая в 1917 году и не прекращавшаяся в течение всей гражданской войны, вновь получила общественное признание. Композитор был назначен председателем Судакского секретариата Феодосийского отделения работников искусства и сразу же приступил к созданию Музыкальной студии.
«Ему не нужно было как-то по-особенному, болезненно врастать в советскую действительность, — пишет в своих воспоминаниях генерал Орловский, — он был готов с первых же дней служить Революции».
Возвращаясь с концертов-митингов, где после выступлений ораторов управляемый им хор пел «Интернационал», композитор призывал к себе комиссара и в беседах с ним старался постичь трудную действительность, из которой во что бы то ни стало надо было создать прекрасную жизнь.
«Мы могли говорить с большой откровенностью и прямотой на любую тему, — пишет в тех же воспоминаниях генерал Орловский. — Говорили о происках Антанты, о борьбе с бандитизмом, о продовольственном положении страны, но чаще всего о культуре, о том, какую огромную работу придется совершить советской власти в области культурной революции. Своим пытливым умом он проникал во все подробности программы советского строительства» [70] .
70
В.В. Орловский рассказывал мне, что Спендиарова особенно интересовал вопрос национальной политики большевиков, столь близкой его творческому и гражданскому миросозерцанию. «С волнением слушал он о том, что эта политика несет нациям равноправие, свободное развитие всем национальным культурам, — говорил Орловский. — Возможно, что во время этих бесед, имевших место в первые месяцы после установления в Армении советской власти, в душе композитора зародилось еще пока не высказанное решение поехать в Армению по окончании работы над оперой…»
Обыкновенно беседы кончались разговором о музыке. «Вспоминается, с каким вниманием он выслушивал замечания после проигрывания фрагментов оперы, — пишет далее Валентин Викентьевич. — В моменты вдохновения внешний мир для Александра Афанасьевича как бы не существовал. Он забывал про еду, мог разговаривать с Мариной, думая, что говорит с Татьяной… Выведенный общими усилиями из этого состояния, он начинал свои страстные нападки на собственность, которая, по его мнению, мешала всю жизнь его творческой деятельности…»
Все теперь встало на свое место, и можно было спокойно взяться за оперу.
Возвращаясь по вечерам домой, комиссар еще издали слышал музыку. В окошке, о которое билась раскачиваемая норд-остом ветка вьющейся розы, видна была фигура Спендиарова, закутанная в «плащ алхимика». Комиссар прислонялся лбом к стеклу. От мощных ударов пальцев композитора по клавишам сотрясались очки. Оставив
Голод
Основным качеством Александра Афанасьевича было чувство справедливости. Потому и различного рода трудности он принимал как естественные для переживаемого времени. Даже арест его, происшедший по недоразумению и длившийся три дня, не вызвал у него горечи. «Торопясь приветствовать Александра Афанасьевича в день выхода его из тюрьмы, — досказывала Людмила Владимировна Эрарская, — мы ожидали встретить его усталым, посеревшим, удрученным. Каково же было наше удивление, когда, пустившись со ступенек террасы, на которой расположились сопровождавшие его от самой тюрьмы слободчане, он подошел к нам беленький и невозмутимый, точно переживаемое нами всеми событие вовсе не коснулось его».
Все с тем же легким, открытым сердцем Спендиаров вернулся к общественной деятельности: он занимался со студийцами, выступал на концертах-митингах. Как вспоминает Л.В. Эрарская, однажды после «Хайтармы», сыгранной им на «бис», кто-то из публики крикнул: «Ну, а теперь валяй «Яблочко»!»
Начались трудности с питанием, классы перестали отапливаться. Продолжая работать в студии, Александр Афанасьевич старался поднять дух учеников и педагогов, а особо нуждающимся выхлопатывал пайки. Но пришло время, и все его усилия оказались тщетными. Жизнь поселка была парализована голодом, тяжко обрушившимся на Судак.
Первые ощущения его появились летом 1921 года. Запах готовящейся пищи стал отвлекать композитора от творческих мыслей. Особенную прелесть приобрел вкус хлеба. В кармане его потертого бархатного пиджака были припасены сэкономленные за обедом сухие корки, которые он грыз во время работы.
Лето выдалось засушливое, поэтому пугала зима [71] . Необходимо было найти какой-то выход. Однажды композитору пришла в голову мысль заняться всей семьей ловлей крабов. «У них вкуснейшее, питательнейшее мясо!» — говорил он вполне серьезно, несмотря на дружный хохот, которым были встречены его слова. Идея сбора шампиньонов и других дикорастущих «предметов питания» была тоже забракована, так как ее уже давно реализовали судакские мальчишки. Оставалась надежда на корову. Ежедневно командируя дочерей за травой, Александр Афанасьевич и сам время от времени приносил ей крохотные пучки сухой люцерны.
71
В Судаке виноградарство было единственным занятием жителей, и, таким образом, в случае засухи или града население оказывалось обречено на голодное существование. «В период голода в Крыму в Судакском районе наблюдалась наибольшая смертность», — писала 25 июля 1923 года газет «Красный Крым».
Наконец пришел настоящий, достойный композитора выход. Спендиаров был приглашен в Симферополь на авторский концерт, что вызвало в экспансивном семействе бесконечные толки. Оно надеялось обеспечить гонораром Александра Афанасьевича чуть ли не весь Судак!
Композитор выехал в Симферополь в двадцатых числах сентября, и только через месяц, когда обеспокоенная его долгим отсутствием Варвара Леонидовна ввергла весь дом в паническое настроение, в ворота въехала подвода, на которой рядом с исхудавшим гастролером трясся пятипудовый мешок муки.