Сперанца
Шрифт:
На дамбе — никого.
Цван с силой толкал тачку, борясь с ветром, налетавшим сбоку.
Он дошел до изгиба дамбы и за барьером тополей увидел зеленую низину, вдалеке — сарай для инструментов, служивший батракам также убежищем в случае внезапной непогоды.
Там, внизу, были люди.
Цван громко окликнул их, приложив руки ко рту рупором, но ветер унес его крик.
Он пустился бежать. Северный ветер сбивал его с ног, и на бугристой, сухой и твердой земле тачка катилась вкривь и вкось. Но Цван не убавлял шага. Он уже различал фигуры людей возле сарая. Все это были
Ему понадобилось добрых полчаса, чтобы добраться до хибарки.
Только когда он был от нее всего в нескольких метрах, женщины услышали его голос.
— Вот, прости господи! — крикнул он, обливаясь потом. — Битый час ору. Могли бы прийти к нам домой и сказать. Мы от акушерки узнали…
— А где ж она сама, акушерка-то? Вот уже два часа, как мы ее ждем. За ней первой было послано. Потом, когда мы поняли, что Розе с места не сойти, мы еще за Берто и за доктором послали. Но пока никого не видать. А Розе плохо. Только что тут объездчик проехал на велосипеде, так мы и ему наказали, чтоб съездил за доктором… Но он не больно-то всполошился. «Беспокоиться, говорит, нечего: Мори — они что лягушки, у них все на болоте рождаются». Но Розе и вправду худо…
Порывистый ветер завывал все сильнее. Всякий раз, как налетал новый шквал, тополя пригибались к земле, как мальчишки, когда хотят увернуться от подзатыльника. Дощатый сарай скрипел.
Цван растерялся.
Берто, его сын, был далеко — он работал на тракторе, — и на старика, как на единственного мужчину в доме, падала вся ответственность.
— Я Розу здесь не оставлю… Тем более, раз ей плохо… Да еще в такую погоду…
— Как же вы ее теперь повезете? У нее то и дело схватки. Вся напружилась, одеревенела, глаза закатила и продохнуть не может. И потом, на чем вы ее повезете? На тачке, без матраца, без одеяла?
Цван был смущен. Об этом он не подумал.
Старая женщина обернулась к нему и сухо сказала:
— Пока доктор не посмотрит, нельзя ее трогать.
— А если он не приедет? Почему вы не позвали старого доктора? Он бы сразу приехал. Он бы нас в беде не оставил. Но, главное, почему вы нам не сказали? Сейчас Роза была бы уже в постели…
— Все одно, тут она и была бы, а не в постели. А что не сказали, так уж известно: от Минги в таком деле помощи не жди…
Но до старого доктора уже дошел слух о женщине, у которой начались схватки на краю болота, и ему сказали, что новый врач в отъезде… И вот он приехал вместо него.
— Он самый! — крикнула девушка с глазами ящерицы.
Цван обернулся. У него отлегло от сердца.
К дамбе подъезжала двуколка его старого друга. Цвану хотелось побежать ему навстречу и молить его, чтобы он спас Розу, но ноги вдруг словно свинцом налились и приросли к земле.
Глава третья
Голос врача, погонявшего лошадь, слышался теперь совсем близко.
— Сюда! Вот так… Тпру-у!
Лошадь остановилась, и рука доктора легла на плечо Цвана.
— Если бы у Мори женщины перестали рожать в долине, люди подумали бы что у них приблудные дети… — Он коротко рассмеялся
— Дайте пройти!
Оттуда он сразу закричал:
— Отойдите от входа, ничего не видно!
Но, видимо, тут же передумал, потому что прибавил:
— Что вы там делаете? Не можете, что ли, помочь?
Немного погодя Цван увидел, как из сарая выбежала девушка за сумкой врача, оставшейся на двуколке.
Он смутно слышал доносившиеся из сарая слова: схватки… инъекции… кровопускание… Слышал, как доктор ругался и требовал, чтобы зажгли фонарь.
Фонарь не горел, потому что одно стекло у него было разбито и ветер, врываясь сквозь неплотно пригнанные доски сарая, задувал огонь.
Свет непрестанно вспыхивал и гас. Быстро темнело, и в сгущавшихся сумерках вспышки казались сигналами бедствия.
Потом Цван увидел, как подъехала акушерка и молодой доктор.
Похоже было, что дело серьезное и что Роза с ним не справляется.
Сколько времени он так ждал?
Никогда еще, сколько Цван себя помнил, ему не было так плохо. Пот струился у него по спине, и от порывов холодного ветра старик вздрагивал, будто ему за шиворот лили ледяную воду.
Услышав крик новорожденного, Цван разжал кулаки и перевел дыхание. Он хотел встать, но для этого ему пришлось обеими руками опереться о землю.
— Мальчик или девочка?
Очевидно, он только мысленно крикнул это, потому что сам не услышал своего вопроса.
Снова раздался крик ребенка, на этот раз более пронзительный и требовательный.
«Хорошие легкие, — подумал старик и про себя улыбнулся. — Вот это голосок! Бабкина кровь!»
Из сарая больше не доносилось ни звука. Цван внезапно отдал себе в этом отчет. Он стоял от хибарки метров за двадцать и уже направился к ней, как вдруг тишину прорезал душераздирающий вопль женщин.
Он остановился, пораженный в самое сердце. Потом пошел дальше, но медленно согнув спину, словно готовясь принять удар.
Первой вышла из сарая девчурка Рики.
— Цван, Цван… Она кончилась. Не дышит.
Она с рыданиями бросилась к нему.
— Ой, Цван, я еще никогда не видела, как человек умирает… Она открыла глаза, глубоко вздохнула и больше уже не шелохнулась…
Девочка цеплялась за него, плача от страха на сумасшедшем ветру.
Цван не двигался с места. Он не мог еще осознать совершившегося. Роза умерла! А ведь еще утром она шутила, готовя ему завтрак.
Сноха — веселая певунья, цветущая, сильная, как мужчина, — умерла! Жена его сына; молодая женщина в доме…
Господи, боже мой! Что же это такое? Мог сдохнуть я со своим давлением. Могла протянуть ноги старуха, она все жалуется на хворости… Но Роза!
— Не богохульствуйте, Цван… Не богохульствуйте хотя бы из уважения к ней, бедняжке, — она ведь была верующая.
Потом он вдруг увидел перед собой освещенного фонарем сына, выходившего из хибарки. Цван не знал, когда он приехал, не видел, как он здесь появился и как вошел в сарай. Лицо у Берто было бледное и блестело от пота. Он беззвучно шевелил губами, не произнося ни слова. Только положил руку на плечо отца.