Сперанский 4. Коалиция
Шрифт:
— Подождите-ка… — Ушаков рассмеялся. — И этот… Параходус. Сие тако же ваше?
Я кивнул.
— Вот тут не угодили мне. Парус… в нём душа корабля, сила моряка. Но посмотрел бы на такое чудо с превеликим любопытством, — сказал Ушаков, перекрестился. — Ну, и чего сидите, господин везде успевайка? Пойдёмте к триестровцам… или как их называть.
— Троичанам… Триест — Троицк, — пошутил я, но не нашёл отклика у набожного Ушакова.
— Не нужно поминать всуе Троицу Святую. Вот когда тут будет храм Святой Троицы, вот тогда и можно… — сказал Ушаков и стал выходить из комнаты.
Долго уговаривать местную элиту не пришлось. Достаточно было объяснить им, что вообще имеется в виду. На самом деле Триест,
Мы не претендуем на внутреннюю политику Триеста, даже не будем влиять на их избрания в Совет. Но представитель от России должен быть при решении важных вопросов, даже внутренних. Российская империя арендует у Триеста порт на девяносто девять лет за плату, размер которой остаётся в тайне. Так, по секрету скажу, сумма велика — один талер, или в любой иной валюте, но главное — единичка в строке суммы. Внутри Триеста разрешена беспошлинная торговля с русскими, в отместку на Мальте такие же условия для местных купцов с берегов Адриатического моря.
При этом Россия пока что согласна закрыть вопрос горожан с хлебом, не бесплатно, конечно. Пока что, это до закрытия турками проливов. Всё равно нужно развивать местное производство в большей степени, чем это есть нынче. Не должен Триест зависеть от поставок с других итальянских территорий или из Австрии.
Что ещё? Русские ремонтируются в Триесте бесплатно, но при этом обязуются загрузить городскую верфь заказом на военные корабли. Ещё… самая малость… Россия модернизирует крепость Сент-Джус, расширяет её и держит свой тысячный гарнизон. Правда, после численность войск уменьшается, как только, или «если», местные элиты решат создать свои силы самообороны. Более войск иных стран в городе не предусматривается.
Были ли возмущения? Да. И я даже, несмотря на невысказанное, но показанное мимикой лица недовольство Ушакова, пригрозил, что нынче же спускаю с поводка своих варваров, и они… Пусть благодарны будут троечане за жизнь, им дарованную.
— Если через пять лет вы станете жить намного хуже, чем прежде, я приеду к вам, и судите меня! — бросался я громкими фразами, показывая свою эмоциональность.
В итоге под письмом подписались все. При этом приятным бонусом и подспорьем в деле стало то, что на мою сторону, а за мной Россия, встал Ромео Бочеллини, как оказалось, один из лидеров Совета. Отдам ему этого Давида, бесплатно отдам, чтобы не быть должным, ну, и заполучить со временем своего человека. А вот за корабли плату возьму, нельзя баловать даже своих людей, а то они наглеют и перестают быть своими.
— Брать с моря Венецию — это преступление. Но я через десять дней подойду к её островам всем флотом, может быть, дам сражение. Французы могут погнать венецианцев на убой. Всего у них шесть линейных кораблей, восемь фрегатов, но много галер. И всё же в коем веке русский флот сражается не в меньшинстве. Слава тебе Господи!
Мы даже выпили с Фёдором Фёдоровичем… тархуна. Понравился ему этот напиток. Ну, а на утро я погнался за своим авангардом.
Как скоро стало известно, французский заслон аж из пятисот человек был сметён калмыкско-персидской кавалерией походя, но не получилось убить всех. Были те, кому удалось удрать, так что к нашему приходу будут готовиться, если только у Шерера хватит сил ещё и на этом направлении выставить войска. Наверняка, француз стянул к Удине всё, что можно было стянуть, чтобы только прикрыть свою бездарность, как военачальника, большими массами войск. Хотя, может, я ошибаюсь, ведь моё мнение основано на послезнании и оценке событий современниками. Но сами же французы говорили
Вот сейчас точно, навстречу новому сражению.
Глава 10
Турин
11 мая 1798 года
Аннета Милле нежилась в мягкой постели. Девушка позволила улыбке появиться на своём лице и никак не могла её прогнать. Чудаковатое настроение не проходило уже третий день. Что это? Она не могла себе ответить. Если раньше её естество более всего будоражило осознание опасности, предвкушало выплеск адреналина, то сейчас тот самый основной инстинкт брал своё. Она влюблялась. Чем больше Аннета сопротивлялась этому чувству, тем более погружалась в малообъяснимые эмоции.
Моро, её Виктор, её победитель. Как же Аннета хотела, чтобы этот чуть седовласый красавец был с ней на одной стороне в этой войне. Но нет, её Виктор готовился вступить в противостояние, которое уже началась. Можно ли изменить положение дел, когда Жан Виктор не будет врагом, а станет… Она не знала, кем для неё может стать этот мужчина. Впервые она задумалась о своём будущем, ином, не том, что не так чтобы и давно ей было предписано.
Аннета улыбалась, но глаза женщины наливались влагой. Можно сказать, что это слёзы радости, но то была горечь безысходности. Она… Да, она работает на русских. Даже не так, она работает на господина Сперанского и делает это настолько хитро и умело, насколько никто не ожидает от желанной многими мужчинами молодой женщины. И теперь она хотела бы…
Аннета слезла с кровати и стала отжиматься. Именно так, как этому её учили во время обучения подлым приёмам в школе Сперанского. Большая грудь не позволяла делать глубокие отжимания, но это и не важно. Женщина стремилась измотать себя, выплеснуть в физических нагрузках душевные терзания.
Ручка двери в спальню чуть подёрнулась, и Аннета ничего не придумала иного, как просто лечь на пол. Ну, не показывать же Виктору, что она периодически занимается физическими упражнениями. Завидев подобное занятие, генерал Моро мог бы чёрт знает что подумать. А он не должен думать рядом с Аннетой, он должен чувствовать. И пусть Виктор мучается так же, как и она, шпионка мадмуазель Милле. Нет, пусть мучается ещё больше. Она заставит, она отомстит ему за то, что сама влюбляется и не может ничего с этим поделать.
— Голубка моя, ты почему возлегла на полу? — спросил Жан Виктор.
Аннета не ответила. Она непостижимым образом в одно мгновение сняла с себя ночную рубашку и ползком, извиваясь, словно змея, умело демонстрируя гибкость и манящую красоту обнажённого тела, приближалась к мужчине. Она видела, нет, чувствовала его всё более возрастающее желание, понимала, что делает всё правильно, что заполняет собой сознание сильного мужчины. И это чувство, когда сильный человек покоряется ей, нежной и кажущейся беззащитной женщине, пьянило.
— Я вернулся лишь за бумагами, — сглатывая непрерывно подступающие к горлу комки, тяжело дыша, говорил Жан Виктор. — Аннет, ты ведьма, ты меня убиваешь.
Извивающаяся женщина сейчас не хотела говорить, да она и не смогла бы. Предвкушение страстных прикосновений её мужчины будоражили Аннету, она уже начинала подрагивать от возбуждения.
— Меня жду… жд… — грозный генерал не мог договорить.
Аннета подползла к мужчине, начала медленно, извиваясь, приподниматься по его остолбеневшему телу, касаясь своими женскими формами мужчины, её мужчины. Моро, тот самый, кто вёл в бой тысячи солдат, сдавался в плен. Он не мог раздеться сам, его ждут на Военном Совете, Моро сам же и назначил время проведения этого собрания, пока ещё мало решающего. И долг боролся и проигрывал страсти.