Спицы в колесе Сансары

Первухина Надежда Валентиновна

— Обычный пространственный выверт. Ладно, идем. В случае чего я твоя защита.

Влад взлетел, держа в объятиях Лизу. И они увидели…

Это была маленькая комната, оклеенная светло-зелеными обоями. На потолке висела и светилась неяркая лампочка в форме полумесяца.

В центре комнаты стояла обычная детская кроватка. Рядом замерли Анна Николаевна и Юля.

— Тише, — сказали они появившимся в комнате Владу и Лизе. — Он спит.

Лиза и Влад заглянули в кроватку. Там лежал одетый в блестящие одежды мальчик лет двух и спал.

Спал он на боку, и можно было видеть, что из его маленькой спинки растут крылья с тысячей тысяч золотых перьев. Мальчик был удивительно красив. Но вот он зашевелился, проснулся и открыл глаза. Глаза его были как два голубых сапфира.

— Это бог, — сказала Анна Николаевна и опустилась на колени перед кроваткой.

Все сделали то же.

И тут мальчик заговорил на непонятном языке.

— Он говорит на тибетском, — нарушила молчание Лиза и стала отчего-то бледной. — Он приказывает нам вынести его отсюда и показать народу. Он… он не бог. Он новый Будда. Будда грядущего. Майтрейя.

Шамбала

Время неизвестно

Раб со странным именем Лекант, отпущенный хозяйкой, шел коридором, соединяющим парадные залы «Озорной пташки» с хозяйственными постройками. Он возвращался в комнату рабов.

Комната была большая, и почти весь пол был устелен циновками и одеялами для спанья. Некоторые рабы были на службе, другие пользовались передышкой и отдыхали. Хозяйка и управляющий веселого дома хорошо относились к рабам. Их не били, кормили достойно и не загружали работой сверх меры. Поэтому рабы служили честно.

Лекант опустился на свою циновку, лег, вытянулся, закрыл глаза. Ему не хотелось спать. Но, чтобы к нему не приставали с расспросами, он закрывал глаза и притворялся спящим. Он даже похрапывал, а сам в это время размышлял о своей постыдной судьбе, приведшей его в «Озорную пташку».

Однако сегодня его хитрость не удалась. К нему подполз однорукий раб Гуй и бесцеремонно растолкал его:

— Эй, Лекант, проснись!

— Чего тебе? — недовольно спросил Лекант, открывая глаза.

— Ты ходил прислуживать хозяйке?

— Да.

— И что, она была с мужчиной?

— Да.

— С новым мужчиной, незнакомцем?

— Да. Раньше я его не видел.

— Ну и как он?

— Мужчина как мужчина.

— Ох, из тебя лишнего слова не вытянешь. А хозяйка была голая?

— Да.

— И крупные у нее сосцы, а?

— Я не смотрел.

— Ну и болван! Я бы обязательно подсмотрел! Вот, помню, когда у меня еще было две руки и мой воин мог пошалить как следует, певички из числа нанятых в «Пташку» резвились иногда и со мной. Я был крепким мужчиной и мог зараз ублажить двоих-троих. Ох, что же они делали! Как стонали, как ласкали! А теперь я только и гожусь, что чистить светильники.

— Это тоже хорошая работа, — равнодушно заметил Лекант. — У тебя все? Я хочу спать.

Лекант

отвернулся и натянул покрывало.

Гуй долго еще бормотал что-то, вспоминая о прошлых сладких денечках с певичками, а Лекант лежал и думал. Он думал о побеге из Шамбалы. Но побег был невозможен. Его здесь удерживало нечто более крепкое, чем все веревки и цепи мира.

Вошел управляющий.

— Эй, Лекант, проснись, — загомонил Гуй, — управляющий пришел.

И тут же принялся униженно кланяться управляющему.

— Раб Лекант, — громко сказал управляющий. — На кухню привезли пять говяжьих туш. Ступай и разделай их.

Лекант встал и поклонился:

— Хорошо, господин.

— Да поторопись, а то сегодня много гостей, им может потребоваться много мяса.

Лекант снова поклонился и вышел вслед за управляющим.

На кухне царила та суета, которая всегда царит там, где принимают много гостей. Все кипело, булькало, бурлило, готовились пампушки и блины, супы и закуски. Ароматы приправ и пряностей витали в воздухе. Старший повар сидел на возвышении и командовал поварятами, иногда вставая для того, чтобы лично отведать супу или попробовать свежевыпеченного пирога.

Лекант вошел и поклонился старшему повару:

— Господин, мне сказали рубить туши.

— Верно, верно. Эй, поваренок Ли! Покажи рабу, где лежит мясо, и дай ножи.

Один из поварят подбежал к Леканту и сказал:

— Идем.

Лекант прошел за поваренком в кладовую. Здесь на крючьях были подвешены говяжьи туши. Поваренок протянул ножи:

— Держи! Смотри не поранься! — и, захихикав, убежал.

Лекант снял первую тушу с крюка и положил ее на колоду. Мышцы его при этом слегка вздулись, но казалось, он с легкостью работает рубщиком мяса.

Лекант принялся за дело. Работал он споро и аккуратно, его ножи, тяжелые, большие и острые даже на вид, словно чувствовали, где прорубить кость, а где перерезать сухожилие. Лекант разделывал туши, но мысли его были далеко. Можно даже было сказать, что он молился. Только он не знал имени того бога, которому молился.

С каждым ударом Лекант шептал:

— Пусть она забудет меня! Пусть она забудет меня! Пусть она забудет меня!

Перед рубкой последней туши Лекант позволил себе малую передышку. Он встал, опершись о колоду, и закрыл глаза. И, как всегда, увидел свою возлюбленную. Она шла к нему через луг, полный цветов, и улыбалась.

— Тийя, — простонал Лекант. — Упоминать само имя твое мне надо запретить. Тийя, как я люблю тебя!

Он открыл глаза, схватил ножи и принялся рубить, шепча:

— Пусть у нее будет другой! Пусть у нее будет другой!

…Не успел он закончить рубить мясо, как к нему подбежал поваренок Ли:

— Раб, отдай ножи и кончай работать. Тебя зовет управляющий. Он в комнате Красного Фонаря.

Лекант молча отдал ножи, снял окровавленный передник и вымыл руки. На его спине блестел пот.