Список на ликвидацию
Шрифт:
— Может быть. Все равно она с нами.
— Зачем? — спросил он, и я подумала, что вопрос искренний. Честная попытка понять, что я делаю и зачем, так что ответ тоже должен был быть честным.
— Потому что у нее рухнула самооценка, и она считает себя уже монстром. Отец не хочет даже взять ее за руку, как зачумленную.
Я мотнула головой, не пытаясь скрыть злости.
— Что тебе до нее? Она же чужая для тебя.
— Не уверена, что могу тебе объяснить.
— Когда-то я решил бы, что ты хочешь
— Нет, и так я никогда не думала.
— Тогда объясни мне, почему тебе не все равно.
— Потому что полагается помогать друг другу, Отто.
Я развела руками так широко, что даже плечами пожала — дескать, никакого лучшего объяснения не придумаю.
— Если человек ценен на нашей работе, то ты хочешь, чтобы он был здоров и мог тебя поддержать. Это просто здравый смысл. Но эта женщина-маршал бесполезна. Она психологически травмирована, а это замедляет реакцию. И она будет принимать неверные решения.
— Этого ты не знаешь, — возразила я.
Он улыбнулся самодовольно:
— Это я как раз знаю.
— Ты не знаешь Карлтон. И не знаешь, какова она сейчас будет в работе.
— Она женщина. Слабой она будет.
Вдруг оказалось, что мне совершенно не трудно смотреть ему в глаза. От злости многое становится легче сделать.
— Мне напомнить тебе очевидное?
— Если хочешь.
— Тебе не мужчина руку сломал.
Бернардо чуть вдвинулся между нами, заставив нас обоих посмотреть на него.
— Давайте с этим делом за дверь.
— Почему? — спросила я.
Он наклонился так, что его длинные прямые волосы соприкоснулись с моими. Пахнуло дорогим одеколоном — пряным и мускусным, но едва-едва, не слишком, только вблизи ощутимым. Не так, как бывает у мужчин, которые в нем купаются. Как бы ни был хорош одеколон, мужчина, выливающий его на себя в избытке, пахнет мерзко. Бернардо мерзко не пахнул.
— Потому что врачам мы рассказали совсем другое.
Ой!..
А вслух я сказала:
— Извини, конечно, Пойдем отсюда.
Мы вышли через большие двери во внешний мир. Меня остановила женщина в белом халате, с коротким хвостом каштановых волос. Почти сразу я узнала ее — она присутствовала, когда мне швы накладывали, среди интернов. Что ей нужно было от меня — я понятия не имела, но остановилась, если просят — для этого я достаточно женщина.
Мужчины остановились вместе со мной. Девушка-интерн несколько смутилась и жестом попросила меня отойти в сторонку. Я подумала, что она хочет мне задать вопрос по поводу моих способностей заживления ран, или даже попросит показать рану. Такое бывает у профессионалов-медиков: хотят видеть результаты своей работы.
Она была лишь чуть выше меня, пять футов пять дюймов примерно. Но когда она подалась ко мне, я
— У маршала Форрестера жена и дети, а другие маршалы, которые с вами?
Я не стала объяснять, что официально они с Донной не женаты. Они живут вместе дольше, чем мы с Микой и Натэниелом и лишь на пару лет меньше, чем тянется наш роман с Жан-Клодом.
— Тот, что с волосами в хвост, женат и дети есть. — Я засомневалась, что говорить о Ники. Формально говоря, он вполне свободен спать с другими женщинами. Я не моногамна, и несправедливо было бы ограничивать его мной, но здесь он присутствует, чтобы утолять ardeur и прикрывать мне спину. Так что я сказала: — А блондин со мной.
— Повезло вам.
— Спасибо, — улыбнулась я машинально. — Насколько мне известно, ни маршал Конь-В-Яблоках, ни маршал Джеффрис сейчас не заняты.
И тут я поняла, что передо мной темноволосая женщина. Чуть менее темная, чем он предпочитает, но вполне близко к его профилю жертв, чтобы я об этом вспомнила. А тогда и он мог о том же подумать, черт побери.
— Пардон, виновата. У маршала Джеффриса — это тот, который повыше — сейчас роман. Недавно началось, все забываю.
— Насколько недавно?
Я улыбнулась:
— Поверьте мне... простите, забыла ваше имя?
— Рид. Пэйшенс Рид.
Я выгнула бровь, а Рид засмеялась — хорошим, легким смехом. И сразу стала казаться еще моложе.
— Я знаю, что для доктора ужасно называться пациентом.
Молодая и неискушенная. Значит, держать ее подальше от Олафа.
— Действительно забавное имя для врача. Ну, в общем, Олаф очень серьезно относится к этой новой женщине в его жизни, а вот Бернардо свободен и вполне готов к роману.
— Бернардо его зовут?
Она глянула мне за спину, и я, даже не оборачиваясь, знала, куда именно.
— Ага. Бернардо Конь-В-Яблоках.
— Он коренной американец?
— Ага.
Она поспешно отвернулась и чуть покраснела. Наверняка Бернардо подарил ей одну из своих неотразимых улыбок. Такую, от которой девушка на раздаче ему сообщила, когда у нее смена кончается.
— Он такой красивый, что даже страшно его приглашать, — сказала Пэйшенс Рид.
— Обязательно пригласи, — ответила я.
— Думаешь, он согласится пойти выпить кофе или чего-нибудь?
Я кивнула:
— Не знаю, сколько у кого-нибудь из нас будет времени на светскую жизнь, но дай ему свой телефон или какие-нибудь координаты. Вдруг у него выдастся окно — никогда же не знаешь.
— Да я как-то не могу вот так сразу.
И тут у нее глаза сузились. Я глянула назад — две сестры разговаривали с Бернардо. Он улыбался и отвечал.
— Я бы на твоем месте дала ему свой телефон, пока они не опередили.