Спитамен
Шрифт:
Хориён и Оксиарт подошли, поздоровались. По их глазам Спитамен понял, что они вели беседу о том же, что и он с Хомуком, и им тоже не терпится узнать подробности. Однако ждал, пока они заговорят на интересующую тему сами. Хомук изучающе разглядывал их, потом, словно бросив головню в солому, сказал:
— Готово ли, почтенные, ваше войско, чтобы выступить на помощь Великому царю?
Хориён и Оксиарт переглянулись, затем первый сказал:
— Стоит нам покинуть наше родовое поместье, как мы не только останемся без единого табуна, но будут разграблены наши замки! На прошлой неделе у меня угнали целый табун лошадей. Я с моими воинами с трудом настиг злоумышленников, которые оказали сопротивление, всех их пришлось прикончить. У
— У каждого есть заботы, — сказал Хомук, опуская глаза. — Но существуют еще и интересы империи.
— Может, и так, — согласился Хориён. — Но много ли будет от меня проку, если я сам буду там, а сердце и мысли здесь?.. И смогу ли я защищать империю, если моей семье не гарантируется безопасность?
После некоторой заминки в беседу вступил Оксиарт:
— Скажите, уважаемый сахибкирон, это правда, что македонский царь провозгласил себя национальным освободителем, спасителем от персидского ига?
Хомук усмехнулся и довольно долго молчал, прежде чем сказать:
— В греческих городах, изгнав оттуда персов, он ликвидировал сатрапии и объявил их свободными государствами, с собственным правлением и народным судом. Но очень сомневаюсь, что он поступит так же, заняв персидские города.
— Согдиана — не Персия, — сказал Оксиарт, и все посмотрели на него, ибо в его короткой фразе был большой намек. Она прозвучала, как: «А не пора ли нам сбросить персидский гнет, вместо того чтобы спешить на помощь к Дариявушу?..»
На что Спитамен заметил:
— Вы правы, уважаемый Оксиарт, Согдиана есть Согдиана. Однако мало что в нашей жизни изменится, если место Великого царя Дариявуша займет другой царь по имени Искандар.
Оксиарт смотрел ему прямо в глаза, думая: «Ну и пусть две дерущиеся собаки рвут друг друга на части. У них в этой схватке иссякнут силы, и мы не пустим к себе ни ту ни другую!» — но не рискнул произнести это вслух. Спитамен, однако, понял, о чем он думает, и, не отводя пронзительного взгляда, продолжил:
— Если мы не поможем Дариявушу, Искандар легко справится с ним и придет сюда. И вряд ли он проделает такой путь лишь для того, чтобы объявить нас хозяевами нашей земли…
— Если он заставит нас платить ему дань, то какая нам разница, кому ее платить? — сказал Хориён. — По крайней мере нам не придется подвергать опасности ни собственную жизнь, ни жизнь наших воинов, у которых тоже есть семьи, земля, которая требует ухода, и скот, который нельзя оставлять без присмотра…
— Если все будут думать так, то некому будет защищать Согдиану! — в сердцах воскликнул Спитамен.
— Не горячитесь, друг мой, и говорите потише, — негромко произнес Хомук, слегка прикоснувшись к его локтю. — У меня складывается впечатление, что из всех согдийских предводителей вы один рветесь в бой…
— Он молод и горяч, — заметил Хориён с улыбкой. — Я в его возрасте тоже был таким.
— Да, если сегодня Намич объявит сбор войска, я первым приведу своих воинов в Мараканду!
— Однако он не спешит этого делать, — продолжал Хориён с той же двусмысленной улыбкой. — Задает гостям пир, а о главном молчок…
— Скажет. Время еще есть, — сказал Спитамен.
— Разве разносят мусаллас перед тем как вести серьезный разговор? — сказал Хориён. — А гости правителя уже навеселе. Либо Намич вовсе не намерен собирать войско, либо скажет, с каким поручением пожаловал посол Дариявуша, лишь для того, чтобы не ущемить самолюбия Набарзана…
В это время с дворцовой террасы донесся тягучий и громкий голос глашатая, который призывал прогуливающихся по аллеям сада вернуться в зал.
Посреди зала на квадратном мраморном возвышении полыхало, как голубой цветок, пламя, лепестки которого вытягивались и опадали, колебались от сквозняка и приплясывали, и над ними отсутствовали даже признаки дыма.
28
Барасман — душистая трава, применявшаяся для окуривания.
Пламя костра постепенно уменьшалось, слабело, и все тише становился голос жреца. И когда последний язычок огня взвился перед тем, как погаснуть, Вагинпат устремил глаза кверху, словно бы следя за его полетом, и, умолкнув, плавно опустил руки, уронил на грудь голову и замер…
Только после этого началась основная часть торжественного приема.
Послы из разных земель и городов поочередно подходили к правителю, степенно раскланивались, желая ему здравия и благополучия, а помощники по их знаку преподносили подарки и складывали у подножья трона. После того, как Намич выслушивал их просьбу, а главный везир записывал, они отходили в сторону. На этот раз их оказалось семеро. После того, как они заняли отведенные им места за дастарханом, везир левой руки представил правителю молодого сановника, недавно получившего должность во дворце и приглашенного на пир впервые. Представляя, он пояснил, чей это сын и чей это внук. Молодой сановник, сверкающий по такому торжественному случаю алмазами, рубинами, топазами, пообещал служить верно, старательно и всегда быть справедливым по отношению к подчиненным, а правитель пожелал ему быть похожим на своих предков и достойным продолжателем их дела, после чего протянул руку, унизанную перстнями, для поцелуя…
Наступил срок, когда Намич должен был сказать, во имя чего он собрал у себя сегодня предводителей родов, вождей племен, правителей городов Согдианы и ее окраин. Хотя все уже знали, для чего прибыл в Мараканду Набарзан, ждали его слова. Наступила тишина. Однако Намич подождал еще минуту-другую, давая присутствующим возможность осознать важность момента и, обменявшись взглядом с послом Великого царя, произнес негромким, севшим от волнения голосом:
— После того, как великий Вагинпат освятил огнем и молитвой стены сии и воздух, и каждое наше слово, воспарив с дымом и слившись с духом огня, достигло слуха Митры и Ахура — Мазды, я могу сообщить вам, уважаемые гости, что наступили трудные времена для нашей империи и Великий царь — да здравствует он во веки веков! — просит нас с вами о помощи…
Намич говорил о македонском царе, который по наущению Анхры — Майнью вторгся в пределы персидского государства, границы которого очерчены самим Ахура — Маздой и потому священны и неприкосновенны. Тучный Набарзан, развалясь в кресле, вслушивался в его слова и одобрительно кивал.
— Год назад, когда обнаглевший македонский царь лишь угрожал копьем из-за Геллеспонта, великий Дариявуш приглашал к пограничной реке Гранику рыцарей, желающих поразвлечься в стычках с отдельными отрядами македонян, а заодно проверить себя. С тех пор изменилось многое. Молодому македонскому царю, видать по всему, покровительствуют их боги… Давайте же и мы с вами соберем воинство, попросим помощи у Ахура — Мазды и Митры, ублажив их достойными жертвоприношениями, и покажем зарвавшемуся Искандару превосходство нашего оружия. Великим Дариявушем обещаны поистине царские награды тому, кто проявит в сражении с врагом рыцарскую доблесть…