Спитамен
Шрифт:
— Это уже интересно, — сказал охотник, прижав на всякий случай конец веревки коленом, обтянутым кожаной штаниной, и, отпустив руку с кинжалом, посмотрел на старика, выражая готовность слушать.
— Скажи мне, добрый человек создал оружие или злой?
Охотник пожал плечами и, подумав, ответил:
— Если оружие носят только злые, то на земле нет добрых людей, ибо я еще не встречал человека, не имеющего при себе хотя бы ножа.
— Оружие было создано добрым человеком, ибо назначение его бороться против зла…
— Разве зло не творится посредством оружия, отец?
— Об
— На тебя, старик! — сверкнул глазами охотник. — Ты появился в самую неподходящую минуту и морочишь мне голову. Я не знаю, когда еще доведется мне усладить душу охотой!..
— Значит, самому Ахура — Мазде было угодно, чтобы я в эту минуту оказался именно здесь и остановил твою руку, уже готовую прибавить к твоим грехам еще один, — сказал старик и, обратив лицо к солнцу, возвел руки: — О всевидящий Митра, к тебе обращаюсь, вразуми этого человека, который думает, пребывая в заблуждении, что душа его очистится от гнева, стоит только пролить горячую кровь…
Охотник поднялся, нахмурив черные брови, и резко вложил кинжал в ножны.
— Вижу, человек ты добрый, — продолжал старик. — Вот эти горы, люди и животные, ты и я, все мы — дети Митры. А разве мать не гневается на детей своих, если они обижают один другого?.. Живи, ловчий, так, чтобы не прогневать Митры. Да не лишит тебя Солнце своей милости. Его лучи дают нам разум и милосердие. От него мы получаем энергию, что гонит в нашем теле кровь, заставляет биться сердце…
— Странный ты человек, — промолвил охотник, брови его разомкнулись, и он улыбнулся. — Поначалу я принял тебя за блаженного, а ты говоришь толковые вещи… С юных лет я любил охотиться и всегда находил в этом удовольствие. А ты хочешь отвратить меня от любимого занятия… Я выслушал тебя из почтения к твоим сединам, — он склонил голову и прижал к груди обе руки, затем резко выбросил их вперед: — А теперь иди своей дорогой, да окажется она у тебя легкой.
— Нет, сынок, и шагу не сделаю, пока при мне не выпустишь на волю эту красавицу… Если же кинжал твой возжелал крови, то обернись и посмотри туда, во-он за те дальние горы. Видишь, как над их белыми вершинами потемнело небо? Видишь?..
— Должно быть, идет гроза…
— Гроза? В эту пору года?.. Нет, ловчий, это не тучи над горами сгустились. Небо заволакивает дым вражеских костров. Да, к Согдиане близится беда…
— Что ты болтаешь, старик? Ты, похоже, и впрямь блаженный. От слов твоих веет холодом.
— Эх, благородный человек, от праведных слов
— Довольно, старик, а то чего доброго накаркаешь! — резко сказал охотник и, заслонившись ладонью от солнца, оглядел небо над горами. — Македонский царь грозится отомстить персам за те беды, что они на протяжении века причиняли их земле, за то, что брали с них дань. Но вряд ли он осмелится переправиться через Геллеспонт. Я получил от Дариявуша повеление — спешить с войском к реке Гранику. Вот и решил в последний раз поохотиться в родных горах перед тем, как выступить. А ты мне все испортил…
— Тогда спеши. Македонский царь уже переправился через Геллеспонт и вонзил свое копье в берег, где начинается империя Ахеменидов.
— Откуда тебе это известно, старик?! — сурово спросил охотник. — Мне таких вестей мои гонцы не доставляли.
— Эх, сынок, сынок, тех, кто тебе их должен был доставить, давно нет в живых. Враг силен и коварен.
Охотник негромко свистнул, и пощипывающий траву конь быстро подошел к нему. Хозяин ласково похлопал его по шелковистой холке и обернулся к старцу:
— Ты, наверное, из тех, кто слышит голоса ангелов и видит то, что не дано видеть простым смертным?
Старец молча кивнул. Солнце на миг зашло за облако, и он почти слился с шероховатой поверхностью камня, и охотнику показалось, что с ним разговаривает сама скала.
— Тогда ты прав, я должен спешить, — сказал он.
— Скажи, из каких мест ты родом и как твое имя, чтобы я знал, за кого мне молиться.
— Я Спитамен. Родом здешний. Эти горы и долины служат мне домом…
— Таким я тебя и представлял. Наконец довелось увидеть своими глазами. Я некогда хорошо знал твоего отца. Выходит, ты наш, пенджикентский.
Отец Спитамена был в Согдиане одним из влиятельнейших аристократов. Рассказывают, что происходил он из рода самого Сиявуша. Однако со стороны ли матери, со стороны ли отца приходился он родичем легендарному правителю и батыру, никто точно не помнит. Отец его владел не слишком многочисленными отарами, которыми определяется богатство горцев, зато далеко, в самой Согдиане и за ее пределами, разошлась слава о выводимых им породах лошадей. Из дальних стран, тратя на дорогу месяцы, прибывали к нему люди, чтобы купить породистых лошадей или на что-нибудь обменять. И этот человек, будучи тогда еще молодым, приезжал в его становище в числе нанятых табунщиков. Не сводя со Спитамена зеленых пронизывающих глаз, старец пытался определить, насколько сын похож на отца. Затем сказал:
— Сатрап Бактрии Бесс выступил с войском еще вчера. Намич оповещен об этом. И гонцы его мчатся сейчас, настегивая коней, к согдийским феодалам — Оксиарту, Катану, Хориёну — с приглашениями на большой совет. Похоже, грядет великая битва. В ней и меч одного воина может перетянуть чашу весов, которыми Боги будут делить между царями успех и неудачу.
— Если у злой собаки длинная цепь, она покусает многих, — задумчиво проговорил Спитамен. — Надо постараться эту цепь укоротить.
— У македонского пса вовсе нет никакой цепи.