Спитамен
Шрифт:
Прошло дня три или четыре, и правитель, который ни в какую не соглашался нанять Шердора для отделки новых комнат дворца, вдруг сам послал за ним человека.
Однако не успел бедняга Шердор завершить работу, как был из дворца изгнан.
— Ну и ну, неужто разочаровал принцессу? — лукаво улыбнулся Спитамен. — Такой джигит! Не поверю.
— О нет, ее отец, как только глянул на фрески с изображением красавиц, тотчас узнал свою дочь и догадался, что художник где-то увидел ее, если только — не приведи Бог — они тайно не встречались!..
— О, это еще не причина отказываться
— Вы очень любезны, господин, благодарю вас. Старания ваши будут напрасны. Отец решил выдать ее за знаменитого персидского полководца, — сказал Шердор, и на лице его отобразилась мука. — Лучше возьмите меня с собой, прошу вас…
Спитамен согласился и через два дня, покидая Мараканду, он завернул, как и договаривались, к дому Каса за Шердором.
Прощаясь с Касом, джигит смущенно вынул из-за пазухи ожерелье с кулоном, искусно выполненное из слоновой кости, и положил на ладонь старого мастера со словами:
— Прошу вас… пусть ваша дочь, а моя сестрица Мохиен передаст это Торане. Ожерелье это будет хранить ее от бед, как талисман.
— Ого, да тут никак сама принцесса!.. — восхищенно воскликнул Кас, поднося белый овальный кулон близко к глазам. — Даже мои слабые глаза узнали ее сразу!.. — И, прищелкивая языком, показал Спитамену: — Такое мог исполнить только истинный мастер!.. Кисть и резец ему надо держать в руках, а не меч! Скажи и ты ему это, может, он тебя послушает…
Спитамен тоже без труда узнал изящный профиль Тораны. Глянул на джигита, уже перебросившего через плечо хурджин, и понял, что отговаривать его — напрасный труд.
Пальцы у Шердора были длинные и тонкие, какие, наверно, и должны быть у художника, а не у воина, тем не менее этот джигит очень скоро доказал, что он не робкого десятка…
— А теперь у тебя настроение, выходит, есть? — спросил Спитамен у Шердора, который ехал, приотстав на корпус коня, и тихо насвистывал что-то веселое.
— Да, господин.
— Не потому ли, что полководец, за которого собирались выдать Торану, пал в сражении с Искандаром?
— Нет, господин, не потому. Память о каждом, кто принимает смерть в борьбе с врагом, должна быть свята. А радостно мне оттого, что едем в Мараканду, и мне, быть может, посчастливится хотя бы издалека видеть… — он не решился произнести имя и, обернувшись, обеспокоенно глянул на Датафарна.
За него это сделал Спитамен.
— Торану?
— Да, — сказал Шердор и натянул слегка поводья, чтобы отстать; ему был неприятен разговор на эту тему; его тотчас окутала пыль, и он слился с остальными всадниками.
К полудню следующего дня на горизонте проступили из голубой дымки очертания Мараканды. И кони, хоть и устали, прибавили ходу. То ли взбодрились, почуяв близкий отдых в конюшнях с кормушками, полными овса, то ли им передалось нетерпенье всадников. Чем ближе они подъезжали, тем выше становились зубчатые стены и грозные башни, будто на глазах росли.
Спитамену бросилось в глаза безлюдье на ведущей к Мараканде дороге. Обычно, когда спешил, ему то и дело приходилось объезжать целые вереницы арб, нагруженных доверху, спешащих на базар или с базара, верблюжьи караваны с заморскими товарами, всадников, едущих поодиночке и группами. А сейчас они обогнали двух или трех трясущихся на осликах дехкан.
Лишь приблизившись к городу, они поняли, в чем дело. Ворота Мараканды оказались накрепко закрыты. Площадь перед ними замусорена просыпанной соломой, золой от костров, конским и овечьим навозом. По всему видать, сюда уже давно никто не въезжал и не выезжал.
Карасач, не привыкший тут задерживаться, нервничал — мотал головой и приплясывал, устремляясь к воротам. И Спитамен разворачивал его обратно. С надвратной башни их не могли не заметить. Однако никто не подавал признаков жизни. Пришлось кивнуть Зурташу, тот понимал предводителя без слов. Пришпорив коня, он осадил его у ворот и бухнул о бронзовую обшивку раза три булавой.
— Кто — о?.. — послышался из бойницы хриплый голос.
— Я — Спитамен! Отворяй! — громко сказал Спитамен.
— Ты в своем аиле командуй! А здесь мы подчиняемся правителю! Нам не велено никого впускать! Такова воля Намича!.. — Голос был знакомый. Скорее всего это начальник привратной стражи.
— Ты что, не узнаешь меня? — озлился Спитамен, с трудом удерживая коня на месте.
— Узнаю, как не узнать. Но я человек подневольный, уж не обессудь, господин!..
— Так пошли же кого-нибудь к правителю, тыквенная голова, и доложи, что Спитамен у ворот со своим войском!..
— Уже давно послал самого проворного.
Полуденное солнце сильно припекало. По чумазым лицам воинов струился пот. Кони часто переступали ногами и обмахивались хвостами. Им досаждали мухи, которые всегда роятся там, где редко убирают.
Спитамен окинул стены крепости оценивающим взглядом. Во многих местах штукатурка с изображением грифонов с туловищем льва и орлиными крыльями осыпалась, и обнажился красный кирпич. Немногие мастера владели секретом изготовления этого кирпича, на котором и меч не оставляет отметины. Стены мощные. Таранами, которые на многих наводят ужас, Искандару их не пробить. Однако при взятии крепостей он использует осадные башни. Они из дерева и, как любое дерево, хорошо горят. Если плеснуть раскаленной смолой, запылают, что тебе факел. А на стенах надо расставить метких лучников (их Спитамен наберет среди охотников) и копейщиков, которые смогут своими длинными копьями опрокидывать лестницы осаждающих. Выдержали бы только ворота. Придется по эту сторону их выкопать ров, да поглубже, и заполнить водой…