Сподвижники Чернышевского

Коллектив авторов

— Слушайте строгий приказ! Всем известны слухи о неспокойствиях в мызе Мариенгаузен. Приказываю: всех неизвестных, приезжающих из Люцинского уезда, а равно едущих в тот уезд, спрашивать, что за люди, и требовать виды! Смотрите, чтобы кто не провез оружие! Если вещи у кого слишком тяжелые — задерживайте и доставляйте ко мне!

Мужики расходились угрюмо, опустив головы.

Шли дни. Кругом было спокойно. По дороге из опасного уезда двигались пешком и ехали на подводах мирные люди. Беда случилась в ночь с 25 на 26 февраля. Въезд в деревню, как требовалось, был заложен бревном. Около полуночи караульный

услышал сильный стук. Выйдя из избы, он увидел знакомого мужика и с ним двух проезжающих. Крестьянин вез их на станцию. Седоков попросили пройти в избу

— Паспорта есть?

Один оказался без документов.

— Задержать обоих и обыскать!

В дом Рубиловского волостного правления через два часа ввалилась группа людей. Следом за арестованными внесли два небольших увесистых чемодана. Щелкнули замки. На пол посыпались листы, испещренные типографским шрифтом. В одном из чемоданов какие-то железные непонятные вещи.

Голова взял в руки первый попавшийся лист.

«Земля и воля».

На багровом лице зашевелились усы. Голова вполголоса читал крамольные слова:

— «Есть люди наивные и недальновидные, которые воображают что с течением времени деспотизм постепенно ослабеет и устранится сам собой… воображают, что венценосный деспот поведет нас к свободе!» Ага! Дерзкие выражения о священной особе императора! А дальше: «Правительство, например, только коснулось крестьянского вопроса, но отнюдь не разрешило, а только запутало его… Народ обманут», А вот и про бунтовщиков-поляков что-то говорится: «Поляки хотят быть самостоятельной нацией… они не станут стеснять народной воли… В этом мы убедились вполне вследствие наших личных отношений с руководителями польского движения и честным словом уверяем в том же всех русских».

Голова перевернул страницу. Строчки запрыгали перед его глазами:

— «Россия неминуемо идет к революции… Это закон новой истории… Страх правительства — лучшее доказательство близости революции…»

Голова свирепо оглянулся на мужиков, стоявших без шапок.

— Ну, чего уставились! Марш отсюда! А вы, господа проезжие, будете отправлены в уездный город.

26 февраля Жуков и Степанов были отвезены в тюрьму в уездный город Остров. Затем они были доставлены в Петербург и заключены в Петропавловскую крепость. Началось следствие.

Допросы… угрозы… угрюмые стены камеры, решетка, шаги часовых…

Жуков держится точно кремень. Жандармы слышат от него одно и то же. Он, Жуков, ездил в имение Мариенгаузен к знакомому Степанова. Хотел найти там себе службу.

Больше ничего не знает.

Степанов крепится. Но недостает опыта. Жандармы ловят его на отдельных словах, цепляются, мучают уловками, стремятся сломить волю.

Нервы не выдержали. Быстро утомляющийся, впечатлительный, Дмитрий не смог устоять. Однажды он заявил, что получил типографские принадлежности от Утина, который привел к нему Вейде, дал деньги на расходы. Ему Степанов отвез готовые 300 экземпляров журнала «Земля и воля».

Вернувшись в камеру, Степанов пришел в отчаяние от своего поступка. В тот же день он написал объяснение. Все сказанное им об Утине — низкая клевета, вызванная ненормальным состоянием. Экземпляры «Земли и воли» он никому не отдавал, а уничтожил дорогой, так как оттиски были никуда не годны.

Показание Степанова, данное 28

апреля, стало известно Центральному комитету «Земли и воли».

Вскоре в сумраке конспиративной квартиры двое вели серьезный разговор. Слепцов доказывал Утину необходимость немедленного отъезда за границу.

Николай пытался возражать, но Слепцов стоил на своем.

— Прежние наши потери были вызваны внезапным нападением врага. Было бы непростительно теперь, зная об опасности, отдаться в лапы долгоруковской шайки. Вы будете полезны там, где она не имеет силы.

Возразить было нечего. Началась спешная подготовка к побегу.

Ушел из западни

В среду 1 мая 1863 года Николай вышел из дому в два часа дня. Домой уже не вернулся.

Вечером в кабинет отца постучал Евгений. Старик Утин сидел в кресле, глубоко задумавшись. Он жил в вечной тревоге. Страх за благополучие всей семьи давно боролся с желанием спасти Николая от грозившей опасности.

— Папенька, мне Николай поручил переговорить с вами.

В глазах старика мелькнуло вопросительное выражение.

— Почти неделю тому назад, — понизив голос, начал Евгений, — Николай был предупрежден о том, что его собираются арестовать. Он молчал, потому что привык к мысли, что его не минует общий удел людей, однажды заявивших себя противниками деспотизма. После выхода из крепости уже девятый раз его намеревались арестовать.

Глаза старика вспыхнули, он наклонился вперед.

— Николай отказался бежать, — продолжал Евгений. — Мысль об этом была ему слишком непривычна. Он ждал ареста. Наконец вчера ему сказали, что медлить нельзя. Предложили деньги и все необходимое для побега. Он ответил, что может подвергнуть ответственности вас, как поручителя. Лучше погибнуть, чем стать подлецом. Ему отвечали, что будет гораздо хуже, если он останется. Его будут годы морить в крепости. Говорили, что отец не будет отвечать за совершеннолетнего. Разные мерзавцы, конечно, за-

хотят вытянуть у отца деньги, но отец потеряет в сто раз больше, если сын окажется в крепости. Николай подумал и решился. Сегодня он уехал.

Отец в изнеможении откинулся на спинку кресла.

— Но почему он не простился?.. Как он мог уйти, ничего не сказав…

— Он не мог. Тогда все члены семьи стали бы соучастниками побега. Он и мне сказал, только уже уйдя из дома. Через две недели из Брюсселя он напишет.

— Только бы добрался благополучно, — дрожащим голосом произнес отец, — через сколько опасностей ему еще придется пройти… Нужно облегчить ему успех.

Старый банкир тяжело поднялся.

— Пока мы ничего не знаем, — уже деловым тоном заговорил он, — будем считать, что он уехал куда-нибудь поблизости.

Через несколько дней за обедом, когда собралась вся семья, отец спросил:

— А где же Николай? Я уже несколько дней не вижу его

— Уехал в Гатчину, — ответил Евгений.

— Нужно послать туда, узнать нем. Он не возвращается слишком долго.

Началась инсценировка поисков.

Полиция оставалась в полном неведении. Лишь 7 мая, изругав подкупленного дворника Утиных, квартальный надзиратель написал донесение о побеге поднадзорного. Медленно двигаясь по инстанциям, бумага надолго застряла в канцелярии обер-полицмейстера Анненкова