Спокойной ночи
Шрифт:
Я знала, что тут произошло. Сон опять стучится из задворок сознания. Над её криками смеялись, застрявшая Бетти страдала клаустрофобией. Железная подвешенная клетка не отпустила её – и после смерти тоже.
– Я здесь умру, – это и были её последние слова, сказанные перед тем, как она разбила себе голову о кабину лифта.
– Что вы сказали, мисс Леона? – спросил меня бригадир.
Я поняла, что сказала вслух эту обречённую фразу. Наверное, Бетти была красивой при жизни, если одевалась вот так, богатая студентка,
– Господи, хозяйка, да что с вами? Выйдите! Макс, выведи её!
Один из рабочих подхватил меня под руки тёплыми, живыми ладонями, вывел на улицу, прочь от железного гроба с непогребённым телом. Хороший этот парень Макс, да и остальные тоже. Выпишу им премию – главное не забыть.
– Вам как, воды, может? – спросил он у меня дрожащим голосом.
– Нет, нет, нет, – бормочу в ответ я. – Нет, нет, нет, спасибо.
Одноэтажные дома, или площадка для кемпинга, да! Да, именно так, но никаких лифтов! Никаких лифтов! Никаких! Пусть этот отель и те, кто сделал это с несчастной девушкой, отправятся к Дьяволу!
– Ломайте отель! Ломайте его! – закричала я из последних сил.
Полуимпериал, плющ и первоцвет
Матвей Семёнович дрожащими пальцами положил золотой полуимпериал на надгробный камень. Ему показалось, что из-под земли раздался стон.
– Ах, – ответили губы студента. – Сейчас, сейчас.
И он начал обходить могилу, чуть покачиваясь и подпрыгивая в такт тихому свисту ветра.
– Нельзя просто ходить. Надо танцевать, – прошептал Матвей сам себе.
Ноги от напряжения казались ватными и еле гнулись.
«Как будто я заново учусь ходить!» – пронеслось в него в голове.
Что-то защекотало лодыжку. Неужели сработало?
Матвей разочарованно отдёрнул ногу от прутика соломы, и продолжил неспешный танец вокруг могилы.
Откуда здесь взялась солома? Как так вышло? А, наверняка, упала с телеги гробовщика. Да, видны следы от колёс! От дороги ветром принесло упавшую с воза соломинку. Не отвлекаться! Нельзя забывать считать круги, а не то…
И Матвей продолжил танец вокруг могильного камня юной гимназистки Лизоньки Плющевой, что умерла двадцать три года назад.
***
– Ах, Мотенька, Мотенька! Что тебе досталось? – увлечённо спросила Софья.
– Да, да! Мотя, скажи! – поддержала сестру Настенька.
Щебет младших сестёр раздражал Матвея Семёновича. Эти барышни с их глупыми играми и мечты о прекрасной и вечной любви с безбедным, молодым, верным и прекрасным аристократом.
Ну да. Неудивительно, что батюшка сомневается в том, сможет ли Софья найти себе жениха и отправлять ли Настю в гимназию. Ох, ничего, скоро он вернётся в институт – и вновь продолжится весёлая студенческая жизнь.
– Завидую Виктору – он уже сам преподаёт, – проворчал Матвей, вспоминая старшего брата.
– Мотенька!
«Я понимаю! Именно тогда она подала мне знак! Это было не случайно!»
Матвей вздохнул и бросил карту на кружевную скатерть чайного столика. Девочки приподнялись со стульев, чтобы как следует разглядеть карточку.
– Что там? Что там? – верещала младшенькая Настя.
– Смотри! Это Плющ! У братика – Плющ!
– Так, посмотрим, что же означает «Плющ» на языке цветов! О! «Привязанность»!
– Привязанность?
– «Привязанность»! – кивнула София. – Хо-хо! Мотенька, это означает, что скоро ты встретишь человека, что станет для тебя… Мотя! Мотя, ты куда?
Матвей отодвинул стул и, не оборачиваясь, вышел из гостиной. Ох, ничего, спустя два дня он вернётся в общежитие из родительского дома. Надо продержаться только два дня!
– Я так умру, – просипел он. – Я так не смогу.
***
– Говорю тебе, Леонид, я был уверен, что или сразу сойду с ума дома, или умру от скуки!
– Не переживай, Мотя, ты вновь на воле, – Леонид Дмитриевич хлопнул своего друга по плечу и они продолжили прогулку.
Могильные камни проплывали слева и справа двух молодых студентов. Все из их «альма—матер» любили это место. Преподаватели и коменданты сюда не ходили – и можно было бедокурить и пить вино сколько душе влезет.
– Ах, что за таинство хранится здесь? – то ли пропел, то ли пробормотал Леонид, подняв голову и следя за стаей грачей, поднявшихся с крыши колокольни. Кладбищенская дорога отсырела после дождя, в скользкой грязи остались следы от колёс телеги. Мелкие соломинки торчали из земли. Сама телега с гробом, сопровождаемая воющей и плачущей толпой, приблизилась к воротам церкви. Два студента с интересом наблюдали за тем, как мужики пытаются поднять дубовый гроб с телеги.
– Уронят, – усмехнулся Леонид.
Он ошибся.
– Ну, ладно, Мотя, пошли в общежитие. Уже поздно, комендант будет лютовать. Мотя? Мотя, ты куда?
Матвей Семёнович увлечённо осматривал один надгробный камень, стоявший чуть поодаль от дороги. При свете заходящего солнца, он казался отлитым из серебра – светло-серый мрамор блестел и манил к себе.
– Леон, ты только посмотри на эту элегию, – и Матвей отодвинул сухие побеги плюща с надгробия.
«Плющева Елизавета N. «18ХХ-18ХХ»» Сложились крылья у нашего ангелочка, да взлетит твоя душенька в небеса».
– Душевно, – Леонид присоединился к другу. Он заметил два отверстия и овальный след на камне. – Здесь что-то было?
– Да, вот это. Лежало рядом в траве, – и Матвей протянул другу стальную пластину с литографией.
Лицо юной девушки, трагически скончавшейся в семнадцать лет, смотрело на них пустыми глазами.
– Хороша!
– Да, просто прелесть! Залюбуешься!
– Ладно, оставь её портрет, и пойдём. Уже и правда, пора, – и Леонид Дмитриевич направился к выходу с кладбища.