Спокойные времена
Шрифт:
«Нет, нет и не думайте! — Она трясла своими пакляными волосами, пока мы с Вингой усердно благодарили за помощь (ума не приложу, как это Винга умудрилась раскровенить себе щеку) и участие. — В гостиницу? Это же на другом конце города, господа! И такси лучше не вызывать… В нашем городе таксисты, знаете, в основном южане… — она метнула взгляд на Милана, на эту живую копну, словно проверяя, как он станет реагировать; копна жевала и при этом намазывала икру на ломоть хлеба. — Словом, мы приготовим для вас комнату».
Винга покраснела и зачем-то уставилась в пол.
«Не унывай, — сказал я. — Господин архитектор обещал подвезти».
«На
«Нам обязательно, — сказал я, стараясь не глядеть на Вингу, поскольку и без того представлял себе ее лицо… — Мадам уезжает в Дахау…»
«Дахау?»
«Ну, в Мюнхен… А оттуда… Может, в Дахау она найдет своего отца…»
«Он там работает? Лечится?.. Да, тамошние грязевые ванны у нас славятся… И, кажется, там болота… И еще какая-то химия… Карл мне в свое время…»
«Нет, нет… Он там, может быть… погиб…»
«Умер?»
«Да… Возможно, что там, в этой преисподней «новой Европы», он был узником Гитлера…»
«Отец? У такой молоденькой? Странно…»
«Мне тоже странно, мадам… На свете странного куда больше, чем мы думаем… Может, даже больше, чем простого, обыденного… Я утверждаю это, исходя из своего, увы, уже не самого скромного жизненного опыта…»
Архитектор постучался около семи и пригласил позавтракать; в кухне на столе валялось несколько засохших вчерашних бутербродов и сопел электрический чайник. Кох был чисто выбрит, в безукоризненно отутюженных брюках (и когда он спал?), в другом, ярко-желтом, галстуке и белом жилете — не знаю, для чего летом так одеваться; его сухие, казалось, шуршащие, точно целлофан, губы с усилием жевали похожий на кусок картона хрусткий сандвич; тусклые глаза смотрели на часы на стене.
«Очень приятно… мне было очень приятно… — бормотал он, ведя нас с Вингой вниз по той же беломраморной, ослепительной лестнице, мимо ловца неверных жен Фрица Клеменса, через небольшой чистенький, вымощенный светлым камнем двор к просторному гаражу, где без всяких замков и задвижек, почивал ночью его «форд»; рядом отдыхала еще одна, похожая, но только белоснежная, машина, — видимо, то было авто мадам Эрики. — И моей жене было приятно… Эрика — современный человек… И она, знаете, любит русских… А я… вы поймете…»
Не знаю, что должны были означать его слова; уж не сталинградские ли впечатления?.. А может, неловкость из-за их несколько своеобразной семейной жизни — я не успел об этом как следует подумать.
Отель «Ленц» оказался гораздо ближе, чем мне представилось ночью, еще издалека я заметил красный туристский автобус. Винга молча подала мне руку.
«Лучше не провожай, — сказала она, избегая смотреть на меня. — Не надо… И потом, ты ведь обещал… Ну, этой Эрике… когда проводишь меня…»
«Обещал? Да, да… Подождет!»
«Женская доля — ждать да ждать… Но не все такие, как…»
Ну вот! Начинается… А ведь я… кажется…
«Как ты? Нет… ты неповторима…»
«Я не о том… я вообще…»
«И я, Винга, вообще… — Я тронул ее за локоть — осторожно, совсем легонько, и все равно она вздрогнула. — Ну, вернемся в Вильнюс, там и…»
«Что там?» — она раскрыла большие глаза.
«Поговорим…»
«Там?..»
«Ну да… Как всегда, обыкновенно…»
«Как всегда? Обыкновенно?..»
«Ах, Винга, только не сейчас…
«Понимаю… — вздохнула она с досадой и взглянула на красный автобус: в ту сторону жидкой цепочкой тянулись люди с чемоданами и сумками. — Понимаю, Ауримас… мне ведь еще чемодан…»
И бегом помчалась в гостиницу.
«Желаю тебе удачи!.. — крикнул я ей вдогонку. — Жду! Винга, знай, что я тебя с нетерпением…»
Но она уже была на противоположной стороне, вот ухватилась обеими руками за массивную ручку гостиничной двери, толкает…
«Да, да, чемодан… Тебе еще, Винга, чемодан… чемодан…» — бормотал я, очень и очень собой недовольный, направляясь в сторону Кафедральной площади, где находилась моя гостиница и, разумеется, телефон: мадам Эрика, видимо, уже встала и ждет моего звонка. И, может быть, та черная волосатая громада ей уже не очень-то и нужна…
«Ты не удивляйся, — сказала она, когда мы встретились на площади перед гостиницей; Эрика была в замызганной голубой кофте и все в тех же убогих джинсах — таких протертых, наверное, больше не найти в Кельне; дверца белого автомобиля была распахнута. — В Кельне это принято… И не только в Кельне…»
«Что принято?» — Я удивленно посмотрел на нее: знает?
«Иметь друга дома, — the darling [40] ,— ответила она, и у меня отлегло от сердца. — Особенно в такой идиотской ситуации, как у меня…»
40
Милый, дорогой (англ.).
«И что же в ней идиотского?»
«То, что Карл на двадцать лет старше меня».
«Подумаешь, возраст!..» — улыбнулся я, разумеется, мысленно, поскольку вовсе не желал обидеть мадам Эрику, бодрого гида, которого мне послала сама судьба; вспомнил о Винге: и я небось лет на двадцать… «При чем тут годы, Ауримас, — сказала она ночью, когда мы с ней остались одни в большой комнате, где вдоль стен в одиночку и группами были расставлены всевозможного размера статуи и статуэтки, а у окон помещались две широченные тахты; за окном полыхали неоновые огни. — Не в годах дело… Абдонас ведь почти одних лет со мной… друг детства… а что за радость…» — «Он, кажется, филателист…» — промямлил я. «Ага… — Винга вздохнула; я словно воочию увидел, как она вздыхает, озаренная неоновым светом. — Ага… Он весь в марках… Его только марки и занимают, Ауримас, дни и ночи напролет…» И ночи, теперь уже вздохнул я, и, наверное, она это подметила — в отблесках неоновых огней; женщинам этого мало, филателии этой самой.
Женщинам? Почему же только женщинам? А мужчинам?
«Замолчи ты, женоненавистник!» — я поспешно загнал внутрь себя желание излить душу — глупое, никому не нужное, какое-то совсем не мужское, с какой стати… Жалобы. Стоны. Кто тебя поймет?
Это, видите ли, такие интимные мелочи, что о них и говорить… О таких делах, Ауримас, почему-то принято молчать, словно никому до них и дела нет…
Мелочи… Что мелочи? Почему мелочи? Кто это решил: мелочи? И это волнение, когда, кажется, ничего на свете больше не существует, кроме…