Спокойных не будет

Андреев Александр Дмитриевич

— Ты ошалел, хулиган! Ты рукам волю не давай, а то мы их укоротим! — Он танцевал передо мной, замахиваясь и грозя, как тогда, в парке.— Я тебя трогал? Трогал я тебя? А ты руки распускаешь! Что смотришь волком? Не нравится, что я сказал? Я не виноват, что жена с тобой не поехала! Значит, стоишь того... Ну, ударь, ударь!..

— Отойди,— сказал я.

— Отойду. Я отойду. Пойду позову Петра, пускай он разберется! — Набросил на плечи полушубок и выскользнул из палатки.— Бригадир

называется!

Илья Дурасов проворчал, недовольный:

— Надо же — в такой момент... Собирайся хоть ты, а то все расстроится. Ты тоже хорош — сразу в морду...

Я выдвинул из-под койки чемодан.

— Ты же знаешь, Илюха, что с ним по-другому нельзя. Не останови — черт знает до чего договорится. Скотина.

— Знаю,— согласился Илья.— Идемте скорее в клуб, там все уладится легче...

Я уже взялся за полушубок, чтобы одеться и покинуть палатку, когда, отбросив полог, вошел Петр, за ним юркнул Серега.

— Вот он! Вишь стоит как ни в чем не бывало! Нарядился.

Петр расстегнул куртку, снял шапку, даже в полумраке палатки сиял свежестью воротник его белой рубашки. Он посмотрел мне в лицо и сказал:

— Извинись перед Сергеем.

Я не возразил ни слова и подступил к Климову:

— Извини, я был неправ, я сожалею, что так случилось...

Серега, не ожидавший признания, несколько растерянно оглянулся.

— Ладно уж, чего там... свои люди...

Мы пожали друг другу руки.

— Инцидент исчерпан,— отметил Леня.— Ах какие же мы уступчивые! Как замечательно смазаны колесики в нашей жизненной колымаге — не скрипнет... Между прочим, начало двенадцатого.

На пути в клуб я задержал Климова и сказал ему, понизив голос, как по секрету:

— Запомни, если ты впредь будешь так же распускать язык, то получишь то самое, что я обещал: прибью до смерти.

Серега остановился, голос его зазвенел, взвинченный:

— Да пошли вы — ты и твоя Женя! Очень вы мне нужны с вашей любовью! Не то что говорить, обходить вас буду за три версты! Тоже мне персона!

— Вот и хорошо,— сказал я.— Спасибо тебе.

— Тебе тоже спасибо,— проговорил Серега со злостью.— За щедрость! Буду сидеть за столом и глядеть, как другие кушают, челюсть-то отламывается — хрястнул, не жалея...

— Объяснились? — спросил Петр.— Вот и прекрасно. Я всегда считал, что вы отличные ребята. А теперь сделайте хорошее лицо — за вами из-под каждой сосны наблюдает Дедушка Мороз.

Серега все еще не мог успокоиться, сердито проворчал!

— Ну. его к черту, этого румяного старика! Вместе с его внучкой Снегурочкой!

«Судья» Вася заметил со смешком, чтобы еще более распалить Серегу:

— Вот услышит дед кощунственные твои слова

и засветит тебе по другой скуле. Я этого деда хорошо знаю, у него рука-то потяжелей будет...

— Не больно я испугался вашего деда! И вообще пошли вы все!..— Он раздраженно взмахнул руками и побежал вперед, скользя по накатанной дороге в новеньких своих ботинках. Упал, вскочил, чертыхаясь, и опять припустился к столовой.

Леня Аксенов отметил с высокомерной иронией:

— Как людям свойственны отклонения от нормы, этакое роковое влечение к страданиям и болям, физическим или нравственным, все равно.

Петр спросил Леню, подражая его снисходительно-пренебрежительной манере:

— А не находите ли вы, юноша, что слишком много болтаете и по поводу и без повода?

— Нет, не нахожу,— ответил Леня без смущения.— Но если вас, товарищ начальник берега, больше устроит мое безмолвие, то я могу доставить вам такое удовольствие. Мне это ничего не стоит.

8

ЖЕНЯ. В первый момент мне подумалось, что я была здесь только вчера. Я как будто совсем забыла, что когда-то бежала отсюда возмущенная и непримиримая, наговорив друзьям Вадима дерзостей.

В передней, как и раньше, меня встретили Вадимовы тетушки, старые девы: Аглая Степановна, Агния Степановна, Анатолия Степановна и Антуанетта Степановна, все на одно лицо, все высокие, сухопарые, со впалой грудью и выступающими ключицами, прикрытыми пожелтевшими от времени кружевными кофточками старинного покроя. Они обнимали меня, звонко чмокали в щеки и восклицали с непритворным восхищением.

— Что с тобой происходит, Женечка! — сказала Аглая Степановна, старшая из сестер.— Ты становишься все женственней, все элегантней. Непостижимо!

Агния Степановна, вторая сестра, подтвердила:

— Очарование, да и только!

— Что называется, женщина с изюминкой! — Анатолия Степановна заключила меня в объятия.— Молодость! Куда от нее денешься?..

Антуанетта Степановна грубоватым голосом подвела итог:

— Ты, Женя, создана для поклонений. Да, да. И не возражай, не спорь...

— Ты все реже стала у нас бывать,— упрекнула меня старшая сестра.— Нам без тебя скучно.

— Все некогда, Аглая Степановна,— оправдывалась я, невольно краснея.

В прихожую мимоходом заглянул Вадим в черном костюме, на горле бабочка, в руках бутылки.

— Опаздываем, как всегда? Откуда у тебя эта чуждая нашему дисциплинированному быту черта?

— От сознания собственной независимости,— ответила я.

— Ты бы помолчала... Ты демонстрируешь свою зависимость, находясь даже за тысячи километров от предмета...