Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений

Померанцев Кирилл

Я так мелко, так скучно старею, Стал придирчив, упрям и сварлив. Были б деньги — махнул бы в Корею, В Абиджан или в Тананарив. Потому что известно с пелёнок: Хорошо только там, где нас нет. Это скажет вам каждый ребёнок, Каждый русский и каждый поэт. Потому что, — и это известно, — Разбазарив всю жизнь наобум, Нам под старость становится тесно От себя и от собственных дум.

«Я устал от бесплодных мечтаний…»

Я устал от бесплодных мечтаний, От людей, от друзей, от всего: От полей и от каменных зданий, — Я устал от себя самого. Неужели

за плотной доскою, В вечном свете и в жизни иной, Навсегда я останусь собою, Отвратительно гаденьким мной?

«Я хотел бы мальчишкой-ветром…»

Я хочу любви небывалой, Любви не мужской и не женской.

З.Гиппиус

Я хотел бы мальчишкой-ветром Заласкать тебя тёплым светом; Налетая волною пенной, Облизать тебя властью пленной. Подарить золотистый вечер, Тенью сосен упасть на плечи. Ночью шарфом обнять за шею… От мечты я уже шалею. Иль… вином хочу впиться в губы. Нет — плодом, чтоб кусали зубы. Обволок бы тебя туманом, Спутал ноги лиан арканом И унёс в голубую келью, Став навеки твоей постелью. 12 апреля 1986

Из цикла «ИТАЛЬЯНСКИЕ НЕГАТИВЫ»

На дорогах Италии

Закат в полнеба занесён.

Георгий Иванов

Опять на дорогах Италии: Порывисто дышит мотор. Флоренция, Рим и так далее, Неаполь, миланский Собор… Блаженствует вечер каштановый, Над Лидо в полнеба закат, — Совсем, как в стихах у Иванова, — Сгорает и рвётся назад. Но мне ли теперь до Венеции, До кружев её базилик, Когда, оборвавшись с трапеции В бессмыслицу, в старость, в тупик, Я вижу: в конце траектории, На стыке дорог и орбит, — Огромное небо Истории Последним закатом горит.

Рим

На площади, перед Собором, Июльский зной не растворим, — Ложится медленным узором На горизонт вечерний Рим. Не так ли святотканной сетью, Перегоняя ночь и день, Ложилась на тысячелетья Его апостольская сень? Теперь же в бронзовом закате Лишь тени зыбкие дрожат, И о другом апостолате Пророчит медленный закат: О том, что сумраком незримым Горящий Запад озарён, И Первый Рим пред Третьим Римом В священном трепете склонен.

В пути

Если лопнет передняя шина Или тормоз на спуске сгорит И слепая стальная машина В побеждённое время влетит, — Пусть застынут в легчайшем виденье Луг зелёный и синяя твердь, Потому что последним мгновеньем Побеждаются время и смерть.

Флоренция

Мне бессонится, мне не лежится. Канителятся мысли гурьбой. Израсходовав все заграницы, Я не знаю, что делать с собой. За окном флорентийское небо, А за ним петербургский рассвет. Мне бы горсточку радости, мне бы Двухцилиндровый мотоциклет! Чтоб в бессонницу, в небо, в Италию, В Петербург, в Петроград, в Ленинград, И так далее, и так далее… Через дождь,

через снег, через град — Прокатить бы по шпалам Истории, По тому, что ещё впереди: По её винтовой траектории В побеждённое завтра войти. Чтоб из завтра взглянуть на Флоренцию, На сравнявшийся с небом рассвет, На полёты, бунты, конференции Наших кибернетических лет. Мне не спится. Мечты колобродят, За окном всё забито весной: Там огромное солнце восходит Над моей легендарной страной.

Неаполь

Над блоковскими ресторанами, Над джазом в радужном порту, Ночь кувыркается рекламами, Играет в звёздную лапту. Куда деваться от Италии?! Вот если б только да кабы — Уйти, сбежать от вакханалии Своей же собственной судьбы… А я мечтаю о Неаполе, Кочую из кафе в кафе, Стараюсь разобрать каракули Неоновых аутодафе. Так явь становится безумием, Спиралью, радугой, витком Над треугольником Везувия В прохладном воздухе ночном.

Возвращение

Солнце, море, мечты и дороги… Гулкий сумрак резных кампанил: Счастье было совсем на пороге, В дверь стучалось. Но я не пустил. Мимо! Мимо! Мелькают пейзажи, Задыхается мотоциклет. Ветер вскинется, грудью наляжет, Отшвырнёт фиолетовый след. И невольно глаза закрывая: Сто, сто двадцать, сто сорок!.. А вдруг?.. Над Венецией ночь кружевная Начертила серебряный круг, Захлебнулась неоновым блеском, Провалилась сквозь тысячи лет, И на утро проснулась на Невском, Поджидая февральский рассвет… Так, под нервную дробь ундервуда, Возникают былые года, Появляются из ниоткуда И, срываясь, летят в никуда, Исчезая кривым силуэтом За мазками оранжевых крыш. Под косым электрическим светом Вижу стрелку и надпись: ПАРИЖ.

«Горы как горы. Река как река…»

Горы как горы. Река как река. Люди как люди. Тоска как тоска. Те же дороги, поля, города: Всё, как и было, и всё, как всегда. Те же и то же. Лишь мы изменились: Стали постарше. Сгрустились, смирились. Всё, как и было, и всё, как всегда: Где-то, кому-то пришла череда — Разом, без спросу. Не ждал, не гадал. Даром. А прочее — литература. Мало тебе, барабанная шкура? 1991

«Какая-то странная странность…»

Какая-то странная странность: Ни грусть, ни любовь, ни тоска. Её принимаю как данность, Как музыку, как облака. Скитанья, блужданья, сознанье, Чужие бездушные зданья, За ложь и за правду борьба. И те же ненужные знанья: Волшебная участь раба.

«Осенний день давил своею грудой…»

Осенний день давил своею грудой, Как на гору ползущий грузовик. Осенний день уже не верил в чудо И позабыл, что в чуде он возник. Что он затем был сотворён богами, Незабываем и неистребим, Чтоб мы могли посильными трудами Творить грядущий Иерусалим. Август 1952